Мансур Гилязов: «Татарам надо перестать бояться»

«Ощущение радости я уже получил»

— Мансур Аязович, в этом году вы номинированы на премию имени Габдуллы Тукая. Чья это инициатива?

— Начну с забавной истории. СМИ сообщили, что Мансур Гилязов номинирован на премию Тукая. Я родом из Сармановского района, и там, прочитав статью, перепутали слово «номинант» со словом «лауреат» и подумали, что я уже стал обладателем премии. Поздравляли друг друга, поздравляли маму, радовались. Так что я уже получил если не премию, то ощущение радости от этого события точно.

Я подаюсь на премию Тукая уже четвертый раз. И делаю это самостоятельно. Что интересно, все члены комиссии, с которыми мне приходится где-то встречаться, говорят, что я наиболее достойный из всех номинантов, что шансы у меня стопроцентные. И так продолжается уже четвертый год подряд (смеется). Я переживаю только за маму, а сам отношусь к этому спокойно, продолжаю работать, мои пьесы ставят, фильмы снимают, так что все хорошо.

— И все же какую свою работу вы выбрали для представления на суд комиссии?

— Это мой сборник пьес «Словарь любви». Он издан достаточно давно, примерно в 2007 году. Там есть две очень важные пьесы как для меня, так и для нашего театрального искусства — «Бичура» и «Баскетболист». Спектакль по пьесе «Бичура» стал дипломным спектаклем Фарида Бикчантаева в ГИТИСе. Он авангардный, неожиданный, нетрадиционный, зачастую непонятный зрителю. У него совершенно другая эстетика, которая соответствовала моему образу мышления и образу мышления Фарида Бикчантаева. Зритель не был готов к нему. Так бывает, что спектакль ставится с запозданием или идет с опережением. Попасть в свое время — это и есть успех. Поэтому спектакль «Бичура» такого оглушительного успеха не имел. Зато сейчас мне часто приходится слышать от молодых зрителей, что это потрясающая постановка. Я думаю, она и сегодня не утратила свою актуальность.

В этом же сборнике есть пьеса «Баскетболист», по которой был поставлен спектакль, ставший прощальным для нашего мэтра, гениального режиссера Марселя Салимжанова. Именно поэтому я и выдвинулся с этой книгой.

«Ахырзаман будет приятным»

— Как развивается ваше творчество сегодня?

— Я очень беспокойный человек и живу беспокойной жизнью. У нас есть известный поэт, за которым я много лет наблюдаю, знаю его творчество, и меня потрясает, что он с таким упорством каждый раз говорит о том, что его душа спокойна и жизнь его течет размеренно. Я лично не понимаю, как поэт может быть спокойным. Это не про меня. Меня волнуют многие вопросы современности.

Я только что завершил написание киносценария, над которым работал год. Не хотелось бы заранее раскрывать его суть, но он о той жизни, которая происходит сейчас, и о том, что эта наша современная жизнь может очень скоро закончиться. Мы находимся на краю серьезных преобразований, которые касаются нашего нравственного и бытового состояния. Самым большим злом я считаю интернет, который полностью разрушает все основы мироздания, касающиеся основных инстинктов: общения человека с природой, жизни в природе и выживания на планете Земля. Об этих вопросах мы вообще забыли, мы о них не думаем.

— Почему вы считаете интернет корнем зла?

— Меня очень интересуют дети, так как я дедушка троих внуков. Я очень современный человек, в отличие от многих моих ровесников. Например, изучаю творчество популярного человека Влада Бумаги, потому что мои внуки без ума от него. И когда они приезжают ко мне на дачу, я вынужденно смотрю с ними его «произведения». Уверен, что любой пишущий человек должен интересоваться творчеством молодых блогеров, «королей интернета», которые полностью завоевали умы наших дорогих, бесценных детей. И надо понимать, что, как говорил Михалков, сегодня дети — завтра народ, нация. Немного перефразировав, скажу по-своему, сегодня дети — завтра зрители.

Я надеюсь, что интернет когда-нибудь исчезнет. Это моя сокровенная и очень большая надежда. Объясню, почему я ненавижу интернет. Природа миллионами лет создавала такое чудо, как человек. Мои предки, прадеды, родители воспитывали нас, лелеяли, создавали нам условия для развития, берегли наше здоровье. И на наших глазах вот это чудесное творение в течение нескольких десятилетий тотально разрушается. Растут дети, у которых очень рано появляются проблемы со здоровьем, которые не знают, откуда берутся молоко и хлеб, которые ни разу не были на рыбалке и не собирали грибы или ягоды и которые все дальше и дальше отдаляются от природы. И это влечет за собой страшное явление — потерю природных инстинктов. А это и есть ахырзаман (конец света).

В последние годы я об этом очень много думаю, и об этом же мой последний сценарий. Во всех религиях многократно описывается, каким будет конец света. Где-то это вселенский потоп, где-то Земля сгорит, где-то она встретится с астероидом, где-то это будет землетрясение, цунами. А я думаю, что входить в ахырзаман будет очень приятно — достаточно превратиться в рабов интернета, без всяких интересов, когда вся информация поступает к тебе через экран. И все. Человечество просто начнет угасать. Я написал в своем киносценарии, что мир разрушит не атомная бомба, а полная потеря нравственности, разрушение инстинктов и интернет.

«Я часто не попадаю под формат»

— Ваше новое произведение об общечеловеческих ценностях, оно как-то переплетается с национальным материалом?

— Нет, совершенно. Там даже город не обозначен. Сейчас мой сценарий читают режиссеры, но я даже не боюсь, поставят эту пьесу или нет, снимут по нему кино или не снимут. Может, это прозвучит довольно нагло, но я, наверно, классик. Меня будут ставить и снимать после моей смерти. Так что я отношусь ко всему философски, просто получаю удовольствие от того, что работаю и пишу.

— Вы продолжаете писать для театров?

— Да, я пишу много пьес — и теперь чаще на серьезные темы. У меня много мыслей, много идей. Одно время я писал комедии, одна из них была поставлена в прошлом году в Альметьевском театре и идет с большим успехом, с полными залами. Она называется «Нечкэбил» — «Красотка» в татарском варианте. Признаться, я часто не попадаю под формат требований режиссеров. Мои пьесы не ставят. Объяснить я это не могу.

Я человек пассионарный, по-своему мыслю. Но я не унываю и нисколько не расстраиваюсь. Потому что то, что ставится сейчас на сценах татарских театров, я не считаю высокой драматургией, а иногда там вообще ее нет. Но народ это воспринимает хорошо, залы у нас полные, и я радуюсь, что татарский зритель ходит в театр. У нас, прежде всего, очень хорошие актеры и хорошие режиссеры. Я иногда шучу, что татарские актеры настолько мощные, что могут поставить спектакль без режиссера или даже без пьесы.

— Получается, в театре происходит то же самое, что и на эстраде, когда исполняют то, что легче воспринимается зрителем?

— Это точная аналогия. Эстрада — вообще больное место. Даже если в театре появляются спектакли с плохой драматургией, там все равно присутствует вкус, сделано качественно, по крайней мере. А то, что происходит с эстрадой, — это просто беда. У меня есть этому свое объяснение. Существует такая доктрина, что всегда выигрывает голодный. А наши певцы не голодные. Им не нужно выдавать качественный продукт, потому что они и так живут хорошо. Им не надо ни о чем задумываться, не надо заниматься саморазвитием и повышать качество вкусовой составляющей. А слушатель это «съедает». Проблема в продюсировании, точнее, в его отсутствии.

У нас есть певцы с очень хорошим природным голосом, но петь они не умеют, и это меня сильно беспокоит и возмущает. Единственным поющим человеком я считаю Рамиля Тухватуллина. У него есть природный голос и драматический талант. Это лучший певец. Признаюсь, мне больше нравится, как поют драматические актеры. Они по своему образованию, роду своей деятельности приучены не просто произносить текст и открывать рот. Они обязаны вкладывать в это свою душу и какой-то смысл.

«Если мы не перестанем бояться — мы исчезнем»

— Что, по вашему мнению, сейчас происходит с татарстанским кинематографом?

— На последней пресс-конференции, посвященной юбилею Союза кинематографистов, я сказал, что сейчас наконец пришло время стать смелыми и перестать бояться. Помните фразу великого Чехова — выдавливать по капле из себя раба. Какое-то время мы боялись, и это, наверно, было необходимо и оправдано, давало нам возможность выжить. А сейчас пришло время избавляться от страха. Если мы будем продолжать бояться всех и самих себя в первую очередь, то мы просто исчезнем. Только сами мы можем уничтожить себя. В этом я уверен.

— В чем проявляется этот страх?

— Приведу элементарный пример этого дикого страха. Я принес сценарий фильма «Исэнмесез» («Живы ли вы») своему любимому режиссеру Ильдару Ягафарову. Главный герой — травматолог. Я описал реальную жизнь такого врача, который сутками дежурит. У него есть семья. Приезжает молоденькая девушка, они начинают работать вместе, спасают людям жизнь и становятся любовниками. Прочитав сценарий, Ильдар Ягафаров заявил, что в татарском фильме с положительным главным героем такого быть не может. В итоге убрал любовницу из сюжета, а в этом была вся острота, весь этот трагизм. Вся мировая классика, все лучшие произведения — это метания человека на фоне грандиозных тектонических сломов войны между двумя женщинами.

Это и есть страх. Татары, мол, не такие. У нас так устроено. Мы боимся. Я бью в колокола и говорю, что все, хватит бояться. Опять же, взять спектакль «Казан егетлэре», который в свое время шел с огромным успехом. Я предложил одному театру возродить его. А мне отвечают, что нет, там герои пили водку. А татары, получается, водку не пьют. Любовниц у них нет. Про убийства показывать нельзя. Ничего нельзя.

Это глупое восприятие, и оно доходит до абсурда. Какой пример мы показываем подрастающему поколению, говорят. Это примитивное представление об искусстве. Разве человек, который посмотрит фильм про наркоманов, сразу пойдет употреблять наркотики? Нет, все будет происходить с точностью наоборот, если это настоящее искусство. Надо говорить всю правду.

— О чем сегодня надо снимать кино?

— Снимать надо обо всем. Если взять историю, то надо снять про взятие Казани. Это наше прошлое, которое нужно показывать. Этот фильм вызвал бы много споров, размышлений, пробудил бы интерес. Только не надо отдавать его москвичам. Это наша беда. Для Москвы наша территория — это территория шабашки. Их не интересует наша культура и наша история, им интересно заработать здесь деньги.

Молодые люди сейчас не верят, что можно у нас снимать кино. Расскажу такую историю. Мой родственник Султан Сунгатуллин учился в Казанском институте культуры на режиссера, потом поехал во ВГИК. Снял свою дипломную работу под названием «Харам». Тема очень интересная. В фильме рассказывалось о том, что покрытые девушки-мусульманки тайно ходят в специализированный зал и учатся танцевать на шесте. Не раздеваясь, но это какая-то имитация стриптиза. Фильм идет в форме диалога, спора, где ставится вопрос: а правильно ли они поступают?

Приведу пример моей любимой картины, которая называется «Еще по одной» датского режиссера Томаса Винтерберга. Фильм об алкоголизме, хотя на самом деле о свободе человека, о свободе выбора и о том, что прекрасен только тот человек, который свободен. И фильм «Харам» практически о том же. Он вовсе не о стриптизе, а о свободе этих девочек. Свободны ли они, имеют ли они право выбора в жизни.

Султан вместе с сестрой написал сценарий, снимал на свои деньги, взял на эти цели кредит в банке. Профессиональные актеры Камаловского театра снимались абсолютно бесплатно, понимая, что продюсеру и режиссеру платить просто нечем, и это очень благородно. В итоге он защитил диплом, оформил прокатное удостоверение. Этот фильм должен был иметь если не прокатную, то фестивальную судьбу точно. И что делает наше духовенство? Они пишут в прокуратуру, заявляя, что это ужасный фильм, что его нельзя показывать, что это дискредитация мусульманской религии и т. д. Что происходит дальше — этого мальчика лишают прокатного удостоверения. Он полностью разочаровывается, и у него теряется всякий интерес к нашей республике, к татарстанскому кинематографу и национальному киноискусству. Он просто собирает вещи, уезжает в Москву и начинает снимать рекламу. Он очень сильно оскорблен, я прекрасно понимаю его чувства, и я не имею права его осуждать и уговаривать сюда вернуться. Куда ему возвращаться? В полное непонимание, в полный страх? Он должен стать для этого лицемером, что для него неприемлемо. Разве это правильно?

«Кинематограф — искусство будущего»

— Куда движется татарстанский кинематограф?

— Сейчас делаются первые шаги, но нет еще высокого уровня доверия к нему. Пока есть сложности в прокате. В последнее время вышло всего несколько фильмов. Это «Исэнмесез», «Микулай», «Ядэч», сейчас вот «Гора влюбленных». Но это абсолютно нормальный процесс развития. Не надо бояться неудач. Одна неудача, вторая, а потом придет успех. Я всегда говорю, что у нас остался один шаг до прокатного и общего успеха.

— Что для нашего кино является общим успехом?

— Это признание кино серьезным явлением в нашем искусстве. Полное признание народом, и не только Татарстана. Это выход на широкий российский и мировой экран, пробуждение интереса к нашему искусству, к нашему народу. Это элементарные вещи, это все понятно, но не очень понятно нашему руководству. Искусство будущего в любом случае — это кинематограф. Интерес к литературе ослабевает. Театр — искусство прекрасное, достигшее у нас очень высокого уровня, но трудно тиражируемое, потому что спектакль сложно снять в видеоформате. А кинематограф так легко тиражируется. Надо преодолеть барьеры — страх съемок татарстанских фильмов на русском языке. Хватит уже предъявлять то, что татарские герои говорят на русском. А на улице что сейчас происходит? У нас нет в городе татарской среды. Она есть только в деревне. Появился такой народ, который называется «дети татар», у которых родители и генетически, и в душе татары, знают татарский язык, хранят традиции, а дети имеют татарское происхождение, татарские имя и фамилию, но по-татарски уже не говорят.

— Что должно измениться, чтобы развитие кино в Татарстане шло активнее?

— Нужно очень четкое понимание руководства. Нужно не бояться отправлять студентов во ВГИК. Это надо обязательно делать каждый год. Пусть кто-то не возвращается. Если из ста вернутся один-два, уже хорошо. Нужно создавать им условия и минимизировать препятствия, такие как неоправданная критика, например.

Режиссер не должен бегать как продюсер, как шавка, он должен заниматься своей работой, вокруг него должны быть несколько продюсеров, по финансам, по кадрам. А у нас даже должностей таких нет, не говоря о финансировании. Не надо бояться вкладываться в кинематограф. И это даст результаты. И главное — нужно перестать бояться.

Запускать автомобиль в холодную погоду — очень трудно. Мы в Союзе кинематографистов все для этого подготовили, теперь очередь молодежи.