Игорь Иванов: «За каждого человека, в чьей судьбе мы участвовали, нам придется отвечать»

«Только когда вырос, я стал понимать, чего стоило мое обучение родителям»

Игорь Валентинович Иванов родился в семье, далекой от медицины: среди его ближайших родственников — финансисты, инженеры, преподаватели… А ему самому в школе вдруг начала нравиться биология. Юношу привлекала эта область знаний, и в итоге он решил учиться медицине. Родители относились к этой идее с иронией и некоторым скепсисом — наш герой был не самым спокойным подростком, сложно было его представить смирно зубрящим над книжками. К тому же на дворе стоял 1992 год, разгар политических и экономических потрясений, сотрудники бюджетной сферы уже тогда по несколько месяцев не видели заработной платы — и при таких обстоятельствах идти в медицину?

Но препятствовать не стали. Игорь поступил в медицинский институт в Ижевск: несмотря на то, что семья жила в Чистополе, в Казань парня решили не отправлять. Сработал комплекс причин — и «казанский феномен», и то, что в Ижевске жила родная тетка нашего героя. Так что студент ехал под бдительный родственный присмотр. Игорь Валентинович признается:

— Время было не радужное. Я только потом, когда уже окончательно вырос и встал на ноги, стал понимать, чего стоило мое обучение родителям. Каких трудов и усилий. Когда в Чистополе зарплату годами не платили, они смогли дать мне высшее образование в другом городе.

Когда в Чистополе зарплату годами не платили, они смогли дать мне высшее образование в другом городе.

Игорь Валентинович планировал быть детским хирургом и тяготел к науке. Он хорошо и усердно учился, планомерно шел к своей цели. На кафедре детской хирургии Ижевской медицинской академии его ждали в клиническую ординатуру и заочную аспирантуру — студент к защите диплома имел две научные публикации в уважаемых журналах, реально болел наукой. Уже даже тема кандидатской диссертации была утверждена. Но все планы были перечеркнуты одним днем — 1998-й по иронии судьбы был последним годом, когда выпускники медвузов отправлялись работать по распределению. На распределении ректор, заглянув в документы Игоря Иванова, удивленно поднял брови: «Чистополь? А это где?» Ему ответили, что это в Татарстане. В ответ на это ректор отрезал: «Ну нет, для Татарстана мы ученых готовить не будем». В личном деле поставили отметку «самостоятельное трудоустройство», и Игорь Валентинович отправился восвояси: платную ординатуру было не потянуть.

«Это была огромная, многолетняя работа»

В июне 1998 года наш герой устроился хирургом в Чистопольскую ЦРБ, но через полгода решил, что хочет работать по другой специальности. Главный врач клиники сказал, что очень нужен детский реаниматолог — этим наш герой и занялся. Сначала отправился проходить интернатуру по детской реаниматологии в ДРКБ — проходил ее под руководством Петра Викторовича Горшенина. Набравшись опыта и знаний в главной детской клинике республики, в 2000 году Игорь Иванов вернулся в Чистопольскую ЦРБ, в отделение анестезиологии и реанимации. Так случилось, что уже через год ему пришлось возглавить это отделение — довольно большое, с отделением санавиации, в ранге межрайонного центра.

— Там на протяжении многих лет мы с коллегами занимались переоснащением отделения, переосмыслением процессов, их выстраиванием заново. Потому что это были годы, когда детская реаниматология в республике еще только развивалась. К нам много детей поступало, в том числе были и летальные исходы. И мы внедряли в работу совершенно новые методы. В том числе прекрасно понимали: чтобы к нам дети не попадали, нужно начинать работать со скорой помощью и с педиатрами! И мы учили фельдшеров: как оценить состояние на вызове, как оказать первую помощь… Это была огромная, многолетняя работа, — вспоминает наш герой.

На протяжении многих лет мы с коллегами занимались переоснащением отделения, переосмыслением процессов, их выстраиванием заново.

Отделением Игорь Валентинович заведовал 20 лет. В 2021-м, когда наш герой покидал Чистополь, его детище — отделение анестезиологии и реанимации — было 12-коечным, оборудованным по последнему слову техники, ничуть не хуже, чем столичные клиники.

«Человек есть человек, неважно, сколько ему лет и какого он статуса»

Из Чистополя наш герой уехал в 2021 году. К этому побудили печальные обстоятельства: в 2017-м Игорь Валентинович овдовел, оставшись один с двумя сыновьями.

— Когда судьба распорядилась так, что я остался один с детьми, нужно было что-то менять в жизни. Я понимал: заведующий отделением реанимации — это круглосуточная работа. Мне и жена все время говорила, что, приходя домой, я только телом с семьей. А ментально — на работе. И, наверное, она была права. Совмещать заведование и семью сложно. После того, что произошло, я прекрасно понимал, что нужно уходить в обычные врачи, — рассказывает доктор.

К тому моменту старший сын нашего героя уже учился в Казани, так что решение переехать вместе с младшим было вполне естественным. Игорь Валентинович пришел работать в РКБ — опытный реаниматолог на вес золота в любой клинике республики. Здесь он обычный врач (если реаниматолога вообще можно назвать обычным врачом). Дежурит вечерами и по выходным дням, спасает людей — правда, теперь уже не детей, а взрослых.

Реаниматолог — напряженная и нелегкая медицинская специальность. Многие реаниматологи — герои нашей рубрики объясняли: работа с человеком, находящимся между жизнью и смертью, — это непросто. Удержать пациента на этой стороне, не дать ему уйти — первоочередная задача реаниматолога, и ее сложность заключается в том числе и в серьезной психологической, моральной нагрузке. Каким бы ни был искусным и опытным реаниматолог — он все же не Бог и не волшебник. Не все пациенты остаются жить. Как с этим справляться?

За 25 лет в реанимации доктор выработал свою философскую позицию. Он признается, что к смерти привыкнуть так и не смог, и для него неважно, сколько лет умершему пациенту — 90 или 19. Не сопереживать не получается. Вместе с коллегами он регулярно проходит психологические тренинги, на которых учат абстрагироваться, быть чистым листом во время оказания помощи.

— Но это только сказать легко, — грустно улыбается доктор. — Сделать это сложно. Скорее, даже невозможно. И поэтому доктора, которые действительно сопереживают, все равно пропускают эмоции через себя. И неважно, кому ты оказываешь помощь, потому что человек есть человек, неважно, сколько ему лет и какого он статуса. Это все проходит через тебя, оставляет душевные раны. Ты всегда ковыряешься в себе: все ли ты сделал? А может быть, нужно было принять другое решение, и тогда все было бы по-другому? Эти «если» роятся в голове. И я не знаю, какой тут может быть выход.

Лично для себя доктор нашел способ эмоциональной разрядки, отдушину: он занимается мотоспортом, любит экстрим. Таким образом и стряхивает с себя накопившийся стресс.

«Первые секунды реаниматолог действует по принципу «что вижу, то и пою»

В отделение реанимации и интенсивной терапии №1 РКБ поступают пациенты с самым широким спектром диагнозов. Ведь реаниматология — дисциплина, которая не делит область своего применения по областям тела. Реаниматолог работает от макушки до пят, с любой клинической ситуацией, в которой состояние человека не позволяет ему находиться в обычном отделении. Или если он настолько тяжелый, что требует иных подходов, более интенсивной терапии, нежели оказывается в отделении.

Поступая к реаниматологам, человек очень часто бывает без сознания. Сразу понять, что с ним произошло, удается не всегда. Как же реаниматологи справляются со своей работой, как понимают, что именно должны делать и какая травма или патология перед ними? Игорь Валентинович объясняет:

— Один из моих учителей по реанимации говорил, что в первые секунды работы реаниматолог должен действовать по принципу «что вижу, то и пою». Иногда ситуация бывает такая, что нам не до раздумий — нужно действовать здесь и сейчас, практически на рефлексах. А потом, когда мы уже сформировали некую платформу, которая позволяет, по крайней мере, начать мыслительный процесс, мы подключаем клиническое мышление.

Реаниматолог — одна из «незаметных» медицинских специальностей. Его задача — отобрать человека у смерти, стабилизировать его, а потом передать на долечивание в нужное отделение согласно нозологии. Оттуда он и выписывается, а про реаниматологов — с вероятностью 99% — и не вспоминает. Получается дисбаланс: доктор в реанимации своими руками спасает человеку жизнь, играя в его судьбе решающую роль. Но эта роль зачастую остается незамеченной и незапомнившейся. Впрочем, реаниматологи на это ничуть не обижаются. Одни относятся к этой «несправедливости» с юмором: «Вот и слава богу, что он нас не помнит, ему ведь тут совсем несладко было». Другие — философски.

Ожидание каких-то восторгов и благодарностей ведет к разочарованию. Даже в Библии написано: делай что должен, и будь что будет. Вот и всё.

Игорь Валентинович разводит руками: ну да, реанимация — не выписное отделение. Но это ведь не умаляет важности и ответственности работы. В этом и нужно черпать вдохновение и радость.

— Меня удовлетворяет то, что мы совместными усилиями сделали, так, что человек дальше будет продолжать жизнь. Понимаете? Ощущение, что это свершилось, наполняет тебя уж точно больше, чем абстрактное «спасибо», которое тебе скажут или не скажут. Кстати, иногда ко мне приезжают пациенты, которым я спас жизнь много лет назад, когда они были еще детьми. Они уже взрослые, у них уже свои дети. И да, безусловно, это приятно. Но это не самоцель. Отсутствие пациентского внимания к нам — это нисколько не обидно. Мы делаем свою работу и получаем за нее зарплату. А ожидание каких-то восторгов и благодарностей ведет к разочарованию. Даже в Библии написано: делай что должен, и будь что будет. Вот и всё.

«Мы не знаем и 5% о том, что происходит в теле человека»

Реаниматологам — в силу специфики специальности — доводится видеть случаи, которые можно было бы записать в разряд чудес. Случаев, когда выживали пациенты, которые ни по каким раскладам выжить не могли, в карьере каждого доктора реанимационного отделения хватает. Например, наш герой вспоминает двухлетнего ребенка, который находился в коме третьей степени: по всем параметрам мозг у него уже был мертв. Рефлексов не было. Но поскольку дети не могут быть признаны некурабельными, их жизнь нужно поддерживать до тех пор, пока это вообще возможно. Неврологи сошлись во мнении, что мозг погиб, и реаниматологи вели его соответственным образом: проводилась вся необходимая поддержка жизнеобеспечения на аппаратах. Его тело даже не могло держать температуру — ребенок лежал на подогреваемом матрасе. И вдруг через три недели после «смерти мозга» температура тела вдруг начала подниматься. А дальше все разворачивалось стремительно, как картинки в калейдоскопе. Через десять дней малыш уже ковылял за ручку с мамой по отделению, заново учась ходить. Никакими медицинскими причинами это чудесное выздоровление до сих пор так и не удается объяснить.

Был и взрослый пациент: за 40 минут у него шесть раз останавливалось сердце. При такой частой остановке сердца мозг неминуемо должен был пострадать. Но нет — при разговоре с этим мужчиной сложно заподозрить, что его мозг столько времени находился в кислородном голодании. Все, что осталось ему «в наследство» от той реанимации, — легкие, едва заметные неврологические нарушения. И это тоже невозможно объяснить рациональными факторами.

Игорь Валентинович объясняет все это со своей точки зрения: для него это, конечно же, никакие не чудеса. Просто медицинская наука еще очень многого не знает о том, как работает наше тело. А человеку свойственно записывать в разряд сверхъестественного все, чему он не может найти рационального описания. Вспомним распространенную шутку: «Для человека, незнакомого с физикой, мир полон чудес». Вот и здесь то же самое.

— Несмотря на то, что мы очень образованные, много читаем, мы не знаем, наверное, и 5% о том, что происходит в теле человека. И чем дольше я работаю, тем сильнее понимаю, как мало мы знаем. Медицина не может объяснить сути многих элементарных процессов. Спросите самого именитого кардиолога, почему сокращается сердце. Почему возникают систола и диастола? Он вам расскажет про импульсы, про калиевый насос. Но откуда берется импульс? Почему возникает этот потенциал на мембране кардиомиоцитов — кто-то знает? А мерцательная аритмия откуда берется? Или почему человек живет, живет, а потом раз — и уже нуждается в гемодиализе? Да, мы знаем определенные механизмы развития заболеваний, есть много теорий. Но я думаю, что вопросы здоровья и жизни лежат в плоскости, которая нам еще не совсем известна, — говорит доктор.

Игорь Валентинович задумывается: почему два одинаковых человека болеют одной болезнью по-разному? Даже близнецы, у которых генетический набор практически идентичен друг другу, болеют неодинаково. Мы слишком мало знаем об этом — и, по мнению нашего героя, медики должны отдавать себе отчет в том, что впереди еще очень много работы. И у сегодняшних врачей, и у нескольких поколений наперед. Медицине еще только предстоит докопаться до истин и найти плоскость, в которой они скрываются.

— Поэтому да, случаи «чудесного исцеления» и детей, и взрослых есть — когда это происходит вопреки всему. Когда ситуация выходит из-под контроля в хорошем смысле — ты начинаешь понимать, что на самом деле мало на что можешь повлиять. Потому что у тебя слишком мало информации, — рассуждает доктор. — И когда ты с этим встречаешься, у тебя в голове возникают совсем другие мысли.

Когда ситуация выходит из-под контроля в хорошем смысле — ты начинаешь понимать, что на самом деле мало на что можешь повлиять. Потому что у тебя слишком мало информации.

«Борьба за жизнь идет не только внутри реанимации»

Игорь Валентинович — большой философ, и это совсем неспроста. К тому, чтобы глубоко задуматься о глобальных вопросах бытия, человека обычно подталкивает жизнь с ее грустными событиями. За семь лет до того, как не стало жены доктора, у них родился младший сын. Долгожданный, вымечтанный. И ни один высококвалифицированный врач УЗИ не смог по внутриутробной диагностике выявить, что малыш появится на свет с тяжелейшим пороком сердца. Хотя, казалось бы, методы диагностики и в 2010 году позволяли определять такие патологии. Трехдневному ребенку сделали сложную многочасовую операцию, но инвалидность по кардиологическому профилю с ним осталась. Сейчас мальчику 14 лет.

— Я тогда начал обижаться на Вселенную. Говорил: «Как же так? Я спас столько детей, денно и нощно был в больнице. Никому не отказывал в помощи. А моему ребенку такое досталось. За что такое испытание?» Но потом пришло осознание: Господь прислал нашего сына для того, чтобы я понял: борьба за жизнь идет не только внутри реанимации. Она идет и снаружи, через их родных. И непонятно, какая из них важнее. Возможно, наша борьба не будет ничего стоить, если не будет той, родительской, — вспоминает доктор.

Именно тогда Игорь Валентинович реализовал идею открыть реанимационное отделение для родителей маленьких пациентов. Потому что он был с другой стороны. И, как рассуждает сам, видимо, должен был многое понять через свою собственную боль.

— Тогда у меня улетучилась бравада. Я начал понимать, что глобально мы не можем на 100% ни предсказать, ни предугадать, ни профилактировать. В некоторых ситуациях нам неподвластно вообще ничего. И поэтому я всегда говорил другим докторам и молодежь учил: «Делай что должно, и будь что будет!» Надо работать по ситуации. Но работать честно, на совесть, качественно. Чтобы потом не думать мучительно: «А все ли сделано? Не мог я чего-то недосмотреть?» — рассказывает наш герой.

Я понял: борьба за жизнь идет не только внутри реанимации. Она идет и снаружи, через их родных. И непонятно, какая из них важнее.

«Разговаривать с мамой тяжелого ребенка — это драма»

Отдельная работа реаниматолога — общение с родственниками своих пациентов. Сейчас Игорь Валентинович, как обычный доктор, да еще и дежурант, с близкими пациентов встречается редко — все-таки палатный врач или заведующий отделением, владеющий всей информацией в динамике, здесь справится лучше.

Но вот, будучи заведующим детской реанимацией в Чистополе, наш герой регулярно контактировал с родителями своих маленьких подопечных. С перепуганными, шокированными, озлобленными, раздраженными, расстроенными, находящимися в истерике — весь спектр отрицательных эмоций видит врач детской реанимации. И это объяснимо: нет для взрослого человека существа ценнее и дороже, чем собственный ребенок. И если ребенку угрожает смерть, психика взрослого будет выкидывать самые разнообразные защитные реакции.

— Родственники пациента — это люди, психика которых ситуативно деформирована страданиями близкого человека. В этом нужно отдавать себе отчет, — объясняет доктор. — И порой работа с родственниками, наверное, даже важнее, чем работа в реанимационном зале. Просто потому, что там ты как доктор знаешь, что может случиться в следующую минуту. А здесь — нет.

Реаниматолог рассказывает близким своих пациентов, что происходит, как оказывают помощь, что будет дальше. Уведомить людей обязательно нужно. И это с точки зрения психологии огромная работа. Работа тяжелая, требующая от доктора такта и больших душевных сил.

— Разговаривать с мамой тяжелого ребенка — это драма. Ты должен каждое слово взвешивать. Каждое! Каждую интонацию продумывать. Анализировать каждый текст, который ты выдаешь. Потому что это очень важно, — говорит Игорь Валентинович.

Конечно, реаниматологи, особенно детские, нередко встречаются и с родительской агрессией. И здесь, как объясняет наш герой, нужно представить себя на месте этих родителей. И ни в коем случае не отвечать на повышенных тонах. Доктор должен говорить монотонным, тихим, но очень уверенным, спокойным голосом. Быть «мягкой стеной», которая гасит импульс запущенного в нее «теннисного мяча», а ни в коем случае не упруго отбивающей его. И тогда с большой вероятностью наладить контакт удастся, и донести необходимую информацию — тоже.

Впрочем, за четвертьвековую карьеру в реанимации Игорь Валентинович сталкивался с тем, что убедить родителей не удавалось никак. Например, это могли быть адепты сект, запрещающих переливание крови, или просто категорически отказывавшиеся от оказания помощи родители. В таких случаях у докторов-педиатров есть один механизм действия: временное лишение родительских прав, с привлечением полицейских и суда. Потому что здесь налицо уголовный состав преступления: родители в настоящий момент отказывают своим детям в помощи, это повлечет за собой летальный исход, а значит, они опасны для своего ребенка. И с юридической точки зрения их можно и нужно отстранить от возможности вмешаться в ситуацию.

«Делай что должно, и будь что будет»

Как человек, который 20 лет заведовал реанимацией, а теперь работает обычным реаниматологом, наш герой уверен:

— За каждого человека, в чьей судьбе мы когда-либо принимали участие, нам придется отвечать. Мне это очевидно. И это касается любого врача — от участкового терапевта до реаниматолога в нашем отделении. Мы участвуем в судьбе людей напрямую — это дикая ответственность!

Старший сын Игоря Валентиновича пошел по стопам отца: мало того что окончил медицинский университет, так еще и стал реаниматологом! Он работает в Республиканской клинической инфекционной больнице, в отделении у Булата Фаткуллина. Отец много беседует с сыном, многому его учит. И ему тоже внушает: участие в судьбе людей — высшая ответственность, которая ложится на врача. И с него за это обязательно спросят высшие силы. А потому — делай что должно, и будь что будет.

Наш герой уверен в существовании высшей силы — говорит, странно это отрицать. Здесь может возникнуть вопрос: не вмешивается ли в божественный замысел реаниматолог, спасший человека, которому суждено было умереть сегодня? Доктор отрицательно качает головой:

— Конечно, нет. Мы не можем изменить божественный замысел. Это все наша иллюзия. Поэтому, раз человека к нам привезли, значит, он должен был все это испытать и в конечном счете выжить — при условии, что реаниматолог сделает все правильно, конечно. Поэтому я и повторяю всегда: делай что должно, и будь что будет.

Мы не можем изменить божественный замысел. Это все наша иллюзия.

«За профессией не надо ухаживать — ее надо уважать»

Игорь Валентинович, рассуждая о том, как связаны сущностные вещи во Вселенной, предлагает посмотреть на глобальную статистику. В мире ежегодно защищаются тысячи диссертаций по медицине, вводятся в практику ультрасовременные методы диагностики и лечения инфаркта миокарда — но инфарктов меньше не становится. Мы до сих пор не знаем, почему они развиваются. А значит, по мнению нашего героя, природа их возникновения лежит в другой плоскости — не в той, в которой ее ищут. Или взять гипертонию: целые фармакологические концерны разрабатывают статины один за другим, но армия гипертоников продолжает расти по экспоненте, и статистика по инсультам не радует. Стало быть, не там ищем?

Наш герой, оставаясь в русле доказательной медицины, все же изучает альтернативные подходы к здоровью. Всерьез и подробно изучает прикладную кинезиологию — находит в ней рациональное зерно, ответы на некоторые свои вопросы.

— Я считаю, что в медицине должно быть меньше категоричности. Не стоит отрицать какие-то направления традиционной медицины. Конечно, и отрицать официальную медицину нельзя — адепты оккультных направлений, которые запрещают ходить в больницу, несут ужасный бред. Ни один, даже самый крутой мануальный терапевт, никакой нутрициолог не вылечит вам аппендицит. Это делает классический хирург. При инсульте вам никто не поможет, кроме квалифицированного невролога, а при инфаркте вам потребуется не травник, а ангиохирург. Но мы по-прежнему очень мало знаем про наше тело, и поэтому я бы не стал отрицать многие вещи, кажущиеся спорными, — говорит Игорь Валентинович.

В общей сложности в медицине наш герой уже 27 лет. Практически все это время он провел в реанимации. И всегда делал свою работу на совесть — и 20 лет выстраивая реанимационное отделение в Чистополе, и сейчас, спасая людей в РКБ. Перед нами человек философского склада, которого жизнь избавила от иллюзий, приглушила амбиции. Он уверен: свое дело, свою работу надо прежде всего уважать, а не любить, ведь любовь — слепое чувство.

Легко быть человеком, когда все хорошо. А когда прилетает оттуда, откуда не ждешь, — это большая работа.

— Профессия — не девушка. За профессией нельзя ухаживать — ее надо уважать. Она требует осмысления и саморазвития, — говорит доктор. — А в будущем я хочу прежде всего оставаться человеком. Потому что легко быть человеком, когда все хорошо. А когда прилетает оттуда, откуда не ждешь, — это большая работа. Поэтому дай Бог нам с этой работой справиться и не растерять то, с чем мы сюда пришли!