Пьер-Кристиан Броше: «Нет искусства без денег»

«Владение предметами искусства — это статус»

— Пьер, почему сейчас публика начала широко интересоваться искусством?

— Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять, когда все началось. Здесь важно знать, что искусство всегда было прерогативой элиты. Такое положение сохранялось до Французской революции, когда публика вообще не интересовалась искусством и никакого отношения к нему не имела. Искусство было продуктом, который приобретает элита: князья, короли, цари. В XVII веке благодаря тому, что мир становится более открытым и в Европе появляются большие деньги, из новых купцов формируется буржуазия. Она поняла, что быть коллекционером искусства — это своеобразный социальный статус, который позволяет приблизиться к королю или элите. А Французская революция сильно изменила эту концепцию. Тогда появилась идея, что искусство не только для королей, князей и так далее, а что искусство должно быть для широкой публики.

Кроме этого, начиная с середины XIX века по всей Европе, и в России в том числе, продвигалась идея нации. В Европе появились новые государства с более демократической или просто иной формой правления. Тогда же страны начали открывать музеи, которые предназначены для широкой публики. В России в 1852 году открылся Эрмитаж, в котором была представлена коллекция Екатерины II. Раньше эти предметы искусства видели только художники, которые преподавали в Академии, и студенты, которые там учились. А Екатерина в свое время собрала эту коллекцию благодаря князьям Голицыным и Юсуповым. Как вам, может быть, известно, Юсупов очень много занимался коллекцией для Екатерины. И когда он видел, что в Европе есть картины Рембрандта, то брал одну для царицы, а одну для себя. И, таким образом, его коллекция была на уровне коллекции Екатерины II. Потому что владение предметами искусства — это уважаемый статус.

— Сейчас коллекционированием предметов современного искусства занимаются с той же целью?

— Социологи, которые работали в 1960-х и 1970-х годах во Франции, начали анализировать феномен коллекционирования предметов искусства и пришли к выводу, что сейчас эта ситуация не изменилась. Что такое элита? Элита — это сообщество, у которого есть финансовый капитал, а значит, деньги. Это люди, у которых есть культурный капитал, а значит, образование. И это люди, у которых есть социальный капитал. Социальный капитал — это что? Это знакомые, друзья и так далее из одного слоя общества, из элитного. Только то сообщество, которое обладает всеми тремя компонентами, вправе выбирать, что станет символическим капиталом. То есть искусством. Нравится их выбор публике или не нравится — вообще неважно.

Смотрите, что такое Лувр? Это коллекция короля Франции и его семьи, они были крупнейшими коллекционерами. В Лувре оказались произведения искусства, которые принадлежали аристократам. Кто-то из них остался без головы во время Французской революции, кто-то сбежал в Англию. А их частные коллекции появились в Лувре. Такая же ситуация абсолютно во всех музеях, которые открылись в XIX веке, и в России в том числе. Эрмитаж состоит из частных коллекций. Пушкинский музей — это тоже частные коллекции. Строгановы, Шереметевы, Щукины, Морозовы и так далее. Так кто же пишет историю искусства? Искусствоведы? Нет. История искусства — это история выбора элиты, очень небольшого круга людей, которые собрали эти вещи. Причем покупали они их еще при жизни художников.

— А сейчас ситуация изменилась?

— Сегодня самое большое заблуждение, что современное искусство — это прерогатива публики. Это не так. Это все еще выбор небольшой элиты. Почему говорю с такой уверенностью? Потому что я начал собирать искусство в России в 1989 году. Но я собирал только современное искусство, мне сто раз предлагали приобрести Коровина и Шишкина. Но это не мое. Это художники, которые уже получили звание классиков. А мне было интересно собирать молодых художников. Я еще не знал, станут ли их работы искусством или нет. Со временем оказалось, что 95% художников и вещей, которые я собирал на протяжении 35 лет, сегодня одобрены всеми кураторами современного искусства и искусствоведами. Они говорят, что Пьер не ошибается (смеется). Нас всего чуть больше десяти человек, людей, которые последние 35 лет делали историю искусства. Эти люди выбрали то, что сегодня выставляется в музеях и галереях.

Коллекционеры — это микроэлита. Художники — это тоже микроэлита. И одна микроэлита тянется к другой, они очень ценят друг друга. Посмотрите, передвижники были микрогруппой. Представители кубизма, сюрреализма и всех тех направлений, которые появились в России, тоже были микрогруппами. Если художник в этой группе, то у него есть шанс, потому что эта группа интегрирована в социальную группу образованной и финансовой элиты. И только эти художники попадают в историю. Ведь творцов в принципе очень много. А есть коллекционеры, которые поддерживают только определенных художников.

Но есть еще один важный момент. В 1929 году в Нью-Йорке открылся The Museum of Modern Art (МОМА). И тогда впервые директор музея начал решать, что он будет показывать публике. Теперь уже не нужно было ждать смерти коллекционера, чтобы его собрания попали в музей. После Второй мировой войны появились новые институции — музеи современного искусства, где сотрудники на деньги государства или патрона наравне с коллекционерами стали выбирать то, что может стать в будущем классикой, а значит, это нужно покупать уже сейчас. Ведь если работы художника можно найти в 10, 50 и 1 тыс. коллекций — например, такие художники, как Энди Уорхол или Жан-Мишель Баския, значит, у них будет очень высокая цена, и бюджет музея это не осилит. Поэтому многие музеи начинают паниковать и собирать предметы современного искусства, как только они чувствуют начало успеха художника.

«Быть богатым — это не статус»

— А кто все-таки важнее — куратор в музее или коллекционер?

— После Французской революции имена коллекционеров исчезли из музеев. Историю искусства изучали по школам, по периодам, по странам, делали акцент на гении художника. На протяжении ста пятидесяти лет Лувр не писал историю происхождения картины, ее принадлежность. Картина из чьей коллекции представлена? Это коллекция Людовика XIV, Людовика XV, Ришелье или Мазарини? Никто не писал об этом. Как будто бы картины из ниоткуда стали искусством, классикой. И я хочу напомнить, что до 1990-х годов в России тоже нигде не писали принадлежность предмета искусства к коллекции Лихачева, Строганова, Щукина или Морозова. Эти имена просто игнорировали. А говорили только о гении художника.

Практически никто не говорит, что Матисс стал Матиссом, потому что был Щукин. Когда Щукин приобрел «Танец» и «Музыку», Матисс смог позволить себе купить новую мастерскую и работать уже с большими полотнами. Страшно сказать, что было бы, если бы в жизни Матисса не появился Щукин. Потому что перед этим Матисс был готов отказаться от творчества. Он считал, что бессмысленно заниматься искусством, потому что оно никому не нужно. И понятно, что никому не нужно, потому что это символический капитал.

— Все это противоречит известной фразе о том, что художник должен быть голодным…

— Нет искусства без денег.

— В последнее время я заметила, что люди с деньгами начали все больше и больше обращать внимание на предметы современного искусства. Они покупают их себе домой. Хотя еще лет десять назад такое сложно было представить. Это попытка приблизиться к микрогруппе творцов? Почему появилась эта мода на коллекционирование предметов современного искусства?

— Потому что мы над этим работаем (смеется). Первый бум коллекционирования предметов современного искусства в России пришелся на начало нулевых и продлился до 2008—2009 годов. Из-за кризиса 2009 года произошел спад, а в последние пять лет снова у бизнесменов появилось достаточно денег. Но быть богатым — это не статус. Только единицы становятся вечными. Почему так? Это долгий разговор, но я попытаюсь быть кратким. Еще в XIV веке стать богатым — это было опасно. Все думали, что если разбогатеешь — попадаешь в ад. Поэтому богатые люди пытались оправдать свое положение. На заработанные деньги они заказывали украшение церкви фресками. Покупали картины и вешали их. Так происходило в Италии, Голландии, Фландрии, Бургундии. Но в конце XVI века Рудольф II Тирольский собрал огромную коллекцию предметов искусства и вместе с замком «Амбрас» завещал сохранить ее. И с этого момента не так важно, попадешь ты в рай или в ад. Важно, чтобы память о тебе была вечной.

— Получается, что коллекционирование предметов современного искусства — это билет в вечность?

— Почему мы знаем Щукина, Морозова и Третьякова? Из-за того, что они были хорошими бизнесменами? Нет. Из-за того, что они создали коллекции искусства и были коллекционерами. И это своеобразный билет в вечность. К тому же коллекционирование — это еще и пропуск в определенные слои общества. Я понимаю, почему любой бизнесмен хочет приобщиться к людям искусства. Потому что мы веселые, мы встречаемся на открытии разных выставок, у нас есть свои клубы, у нас прекрасная «тусовка». Это умные люди, это страстные люди. Мы постоянно обсуждаем искусство, культуру, новые идеи, философию и так далее. Это интересно. И время от времени в нашем кругу появляется бизнес. Люди, которые стали супербогатыми, не хотят умирать. И они понимают, что не умрут, если будут влиять на искусство, на культуру. Поэтому деньги в искусстве были и будут. Без денег художник не живет.

«Страна без культуры — это не страна, это пустыня»

— Если проводить параллели с другими видами искусства, то, к примеру, в литературе после 2022 года издатели переключили свое внимание на российских авторов. Есть ли что-то похожее в современном искусстве?

— Да, конечно. Сейчас в России появилось очень много художников. Одна из причин в том, что усилилась система образования. К примеру, в Москве, кроме старых институций, которые преподавали искусство, чуть больше 10 лет назад появилась Школа дизайна Высшей школы экономики, где я работаю, и многие другие образовательные проекты. Поэтому творцов стало больше. Кто из них попадает в историю? Это уже другой вопрос.

В 2020-х начался бум галерей, которые торгуют искусством. Этому способствовало несколько факторов: появилось профессиональное образование, а также достаточно громко зазвучала тема коллекционирования. Отчасти в этом есть моя вина (смеется), потому что я агитирую за коллекционирование. Ведь страна без культуры — это не страна, это пустыня. Поэтому я уже много лет говорю бизнесменам, у которых есть деньги, что все в их руках. Что такое наша великая культура? Это опять же Строгановы, Демидовы, Юсуповы, Голицыны, Шереметевы. Это бизнесмены, которые инвестировали в культуру.

— Тогда неудивительно, что Потанин создал фонд для поддержки проектов, связанных с современным искусством, а Абрамович занимается патронажем Дома творчества Переделкино и Музея современного искусства «Гараж».

— Это абсолютный тренд, который сейчас по всему миру. За рубежом банки и крупные компании инвестируют в искусство или поддерживают культуру. Но это происходит только потому, что в руководстве компании появляется человек, который любит искусство.

— А в регионах есть тренд на поддержку культуры со стороны крупных бизнесменов?

— Тихонечко появляется. В регионах появляются интересные художники. В Воронеже, в Нижнем Новгороде, в Красноярске. В Казани очень мощные художники, которые уже выставляются в лучших галереях Москвы, к примеру Зухра Салахова. Художники создают сообщества, к ним подтягивается бизнес. Это нормальный тренд, потому что, опять же, быть богатым — это не статус. Вы можете иметь Bentley, но что это даст? Сможете удивить девушку?! Это ерунда. Bentley не даст возможности попасть в сообщество. А если человек начал собирать предметы современного искусства, тогда его точно заметят, ведь появился новый коллекционер. И это то, что действительно двигает всю историю.

— Но часто бывает так, что в роли коллекционера, который инвестирует в творца или в группу художников, выступает государство. То есть кураторы для проведения выставки берут деньги у Министерства культуры или у администрации города. Можно ли говорить об увековечивании в связке государство — искусство? И кто тогда покупает билет в вечность? Куратор выставки? И в целом может ли быть такое сотрудничество эффективным?

— Государство вполне может участвовать в процессе создания, приобретения или финансирования работ. На мой взгляд, это должен быть коллегиальный выбор. Большинство музеев мира работают в тандеме с коллекционерами, которые объединяются в программы меценатов и партнеров при музеях, а кураторы и директора вместе с ними и предлагают, и выбирают работы. Патроны могут обеспечить приобретение работ для музеев.

«Как будто бы Россия не доросла»

— Почему вы решили провести выставку в Казани?

— Я люблю искусство и считаю, что очень важно приобщать к нему других людей. Художник — это персонаж, который смотрит на наше общество со стороны. Он может задать вопрос, который мы сами себе не задаем, поскольку находимся внутри общественных процессов. Выставка в Казани будет начинаться с двух картин. Это работа Серова и одной нашей студентки. Они будут смотреть друг на друга и на приходящих на выставку людей.

Понимаете, художник — это человек, который задает вопросы. Поэтому он всегда на грани критики. Публика или власть не всегда любят художников, потому что их функция — критиковать. Они пытаются обратить наше внимание и сообразить, что происходит. Художники чувствуют мельчайшие изменения в культуре, в нравах. Когда коллекционер смотрит на работу в первый раз, то ощущает острый вопрос, который задал своей работой художник. И важно, чтобы этот вопрос был задан новым визуальным языком.

— А что будет на выставке?

— Выставка называется «Наследники: от классиков XIX века до классиков XXI века». В этом есть некая ирония. Мы понимаем, кто такие классики XIX века, но кто выбрал классиков XXI века? Как раз эту функцию я взял на себя. На выставке будут представлены молодые художники, в которых я верю. Государственный музей изобразительного искусства Республики Татарстан любезно нам предоставил около 30 работ из своей коллекции. Из-за того, что практически ни в одном музее России нет работ художников 1990-х, нулевых и десятых годов, потому что музеи их не покупают, я решил показать из своей коллекции работы Тимура Новикова, Владимира Дубосарского, Александра Виноградова, Валерия Кошлякова, Кирилла Гаршина, Ивана Горшкова и многих других. Эти имена уже все знают, они уже сто процентов будут классиками конца XX и начала XXI века. А также мы взяли лучшие работы наших студентов из Школы дизайна Высшей школы экономики.

Кроме этого, мы провели open call среди художников, в котором участвовали более 130 человек. Несколько из них отправили 3—4 работы. И среди них мы выбирали то, что, на мой взгляд, можно назвать новым визуальным языком с интересными формами постановки вопросов. У выставки семь разделов. Это пейзаж, портрет, история, которую обычно разделяют на религиозные и мифологические сюжеты, а также натюрморт и жанровая живопись. К традиционным направлениям добавили миф и город. В каждом разделе есть работы из ГМИИ РТ, наших студентов и художников из Татарстана. Таким образом, мы создали диалог между поколениями. А еще мы создали географический диалог. Здесь не будет стоять вопрос: кто круче, казанские или московские художники? Есть тема, есть предмет, есть новый визуальный язык и есть вопрос, который задает художник этим новым визуальным языком. В этом плане для меня нет разницы между мировыми художниками и российскими. Есть только новый визуальный язык и формулирование вопроса, в котором есть спецоттенок.

— Вы сказали, что для вас нет разницы между мировыми художниками, российскими и региональными. А я заметила, что у публики — идет ли она на выставку, выбирает кино или книгу — есть предубеждение по поводу искусства, созданного в России. Как будто бы им кажется, что «сделано в России» в этом плане хуже, чем «сделано в Европе» или «сделано в США».

— В этом главная проблема России. На протяжении всего XIX века искусству в России обучали зарубежные преподаватели. А художники ездили за вдохновением в Рим. Эта страсть — смотреть на Европу — началась еще с Петра I. И до сих пор сохранилось ощущение, что как будто бы Россия не доросла до Европы, а Казань — до Москвы. Аналогичная ситуация в других регионах России. Откуда это? Я не понимаю.

Что есть в культуре России? Музыка, балет, театр, литература, искусство. Минимум 25% европейской культуры — это культура России. Прокофьев, Чайковский, Рахманинов, Малевич, Кандинский, Шагал, Достоевский, Толстой, Гоголь, Эйзенштейн, Дзига Вертов и так далее. Но есть одно но. Все эти люди стали мировыми знаменитостями только потому, что они состоялись на Западе. Есть такое ощущение, что если остаться здесь, то нет возможности пробиться на мировой уровень. Но сейчас в России начинают понимать, что у нас не то что не хуже, у нас другое, свое. И мы можем этим гордиться.

— А как вам кажется, эта ситуация изменится?

— Ощущение, что Россия не доросла, надо ломать. Но это не политическое решение. Здесь государство ни при чем. Я думаю, это будет меняться. Уже сейчас наши бизнесмены начинают понимать, что пора строить культуру XXI века, а не заниматься чем-то другим. Я это чувствую.

Екатерина Петрова — литературный обозреватель интернет-газеты «Реальное время», автор телеграм-канала «Булочки с маком».