Айдар Исхаков: «Блюз и башкирские народные мелодии строятся на одних и тех же ладах»

«Родители дали мне свободу пройти этот путь»

— Айдар, расскажи о своем родном городе Учалы на самом востоке Башкортостана.

— Это небольшой город, там живет всего 37 тысяч человек. Я там родился, вырос и жил до третьего курса учебы, наверное, то есть периодически приезжал из Уфы. Чисто башкирские районы, мне кажется, находятся чуть ниже — Абзелиловский, Баймакский, Зилаирский... В Учалах население смешанное, но многие говорят на башкирском.

— Родной язык ты учил в школе или знаешь его с детства?

— Со мной родители с детства говорят на башкирском. В два года я пошел в детсад, где было больше русскоговорящих. Лет с трех, наверное, начал общаться и на русском. В школе были две группы: те, кто хорошо говорит на родном языке, и те, кто не является носителем. Я ходил в первую. В седьмом классе поступил в гимназию имени Рами Гарипова, где все говорили на башкирском, даже обязывали говорить на башкирском, поэтому это уже не было проблемой.

— Я читал, что твои родители — профессиональные танцоры.

— Да, они оба из Баймакского района, но переехали в Учалы. Папа приехал сюда работать, а мама училась в Учалинском колледже искусства на хореографа и работала в филармонии. В Учалах они встретились. Сейчас они уже не танцуют.

— На твой выбор в жизни это повлияло?

— В целом да и не только тем, что я тоже занимаюсь народными башкирскими танцами. Это вдохновило меня стать артистом. Они показали мне этот мир, с детства я был с ними на репетициях, на сцене. Даже если ты ребенком играешь где-то рядом, ты все равно слышишь, к примеру, как звучит оркестр — у них раньше был живой оркестр, — слушаешь народные мотивы, не только башкирские, но и народов мира. Все это впитывается в тебя, как в губку. Всю эту мелодику изначально заложили во мне. Наблюдая за жизнью родителей, я подумал, что тоже так хочу.

— Обычно родители-артисты говорят: «Не занимайся тем же, чем мы».

— Мне тоже так говорили. Но меня переубедить трудно. Родители дали мне свободу тоже пройти этот путь, ошибиться. Это самое лучшее, что могут дать родители.

«Казалось, с башкирским языком невозможно стать популярным»

— Где ты сейчас учишься, работаешь?

— Учусь на кураиста в Институте искусств имени Загира Исмагилова. Преподаю танцы в Уфимском университете науки и технологии. Там есть ансамбль «Йешлек», я им ставлю и собственные танцы, и народные башкирские. Также работаю в Филармонии имени Хусаина Ахметова в Государственном ансамбле кураистов.

— Поешь почти всю жизнь?

— Получается, еще в садике у меня проявился этот талант. С раннего возраста меня начали водить на различные конкурсы, сначала городские, потом межрегиональные. С пяти лет начал петь. Но осознал я, что собираюсь занять свою жизнь пением, только в одиннадцатом кассе. Потому что к этому надо прийти в осознанном возрасте. Одно дело, когда в детстве ты мечтаешь, что станешь знаменитым и все кажется простым и легким. А потом ты понимаешь, что хочешь быть музыкантом и певцом, заниматься карьерой, понимая, что можешь не выстрелить, не взлететь, не стать известным. То есть надо делать это потому, что ты не можешь без этого, а не ради славы и так далее.

— Когда ты начал писать свои песни?

— Тоже в одиннадцатом классе. До этого я сомневался в своих силах, могу ли я хоть что-то сочинить, достаточно ли у меня знаний, умений. Потом попробовал, подумал: не обязательно же должно получиться идеально! Сперва это были какие-то очень простецкие песни. Первые две вообще были на русском языке, потому что я боялся, думал, что не буду даже сочинять на башкирском. Мне тогда казалось, что с башкирским языком невозможно стать популярным.

К тому же мне не нравилась башкирская эстрада. Я не особо любил ее слушать, да и сейчас не слушаю. Но потом я подумал — почему я не делаю таких классных песен, которые нужны именно моему слуху? А еще как-то друг мне сказал: если ты критикуешь, то должен предлагать что-то взамен. И с тех пор я пою только на башкирском.

— В Башкортостане есть не только эстрада, но и бардовская традиция.

— Я этих бардов не слушал. Мне кажется, на меня повлияли блюзовые исполнители 1930-х годов, афроамериканцы с гитарами. Вот это больше всего повлияло.

— Когда ты это говоришь, это сразу становится очевидно. Но откуда это пошло?

— Опять же из детства, когда я смотрел телевизор, всякие каналы «МУЗ-ТВ». Однажды я наткнулся на черно-белый клип Рея Чарльза. Не запомнил, что это была за композиция, но мне она очень сильно понравилась — как она звучит, вся ее мелодика. Это оказалось мне близко. В целом, кстати, блюз и башкирские народные мелодии строятся на одних и тех же ладах. Я долго искал что-то похожее и лишь в восьмом классе узнал, что это была песня Hit The Road Jack. Начал искать похожих исполнителей: Кэб Кэллоуэй, Донни Хатауэй, Джош Уайт...

Песни — как клипы

— В твоих записях очень много ревера.

— Когда я только начинал записывать эти песни, я делал это на диктофон телефона. У меня первые два альбома — диктофонные. И сводил я их в видео-редакторе CapCut.

— То есть у тебя даже не песни, а клипы получились!

— И эффекты какие-то я туда не мог добавить. Потом я перешел на компьютерную программу FL Studio, которой тоже не особо умел пользоваться. К тому же я решил, что буду учиться сам, а не смотреть какие-то курсы, и делал я это в наушниках. Поэтому, когда включаешь эти песни в колонках, они выдают много эха. Но в наушниках мне это нравилось. Я обычно не парюсь, как оно звучит, мол, как из ведра. Если мне нравится звук, то какая разница? Поэтому в песнях много эха, получается протяжный звук.

— Одна из записанных песен — народная, «Зәлидә». Она у тебя в топе прослушиваний, при этом, кажется, других народных песен у тебя нет.

— На выступлениях я их достаточно много пою. И я даже сделал альбом народных песен. Но потом мне пришла в голову идея создать «свои» народные песни, с исполнением под курай.

Около года назад у меня появилась группа — это все мои однокурсники: басист, скрипачка, ударник, трубач и я на гитаре. В какой-то моменты были виолончель и клавишные, но очень редко. Сейчас я очень хочу добавить кураиста, уже нашел его.

— А зачем ты собрал группу? Ведь записываешь все сам!

— Иногда я выступаю и один, если допустим бюджет не позволяет.

— В таком формате ты выступал на казанском фестивале «Итиль», при том, что все остальные играли с группами, электронными подкладами.

— Да, в этом был какой-то вызов.

«Песни пишут, когда хочется высказаться, когда все не очень»

— Сколько у тебя сейчас альбомов?

— Три, песни в них объединены по тематике, посылу. К примеру, «Был ерҙә»/«На этой земле» — это мое обращение из четырех песен к человечеству, как я хочу видеть в целом людей. Или «Юл»/«Путь» — это мой путь, который я прошел во время создания этого альбома. А «Тауыш»/«Голос» — это проявление чего-то нового. Ах да, есть же еще «Йәнем»/«Моя душа», получается, четыре альбома! Вообще, я не считал, сколько у меня песен.

— 28 — это много. Некоторые пишут, что занимаются музыкой, а у них выходит пара песен в год. У тебя же в прошлом году вышел альбом и шесть синглов. А почему столько синглов?

— Просто я видел, что эта музыка — самостоятельная. И не вижу ее как часть какого-то цикла. Я вижу, что она звучит шикарно. Ок, я ее выпускаю, не привязывая к каким-то идеям, альбомам.

— При этом у тебя нет лейбла?

— Нет, и никто, в принципе, не предлагал.

— Получается, башкирская эстрада на тебя не обращает внимания?

— Они в целом не понимают меня, многие не понимают этот стиль, не понимают, как на это реагировать — это же странное такое. Им нужен типичный башкирский исполнитель с песнями про родной край. А когда они слышат что-то странное, то не могут понять, куда это можно поставить. А молодежи заходит.

— У тебя достаточно депрессивные песни, про одиночество, с посылом: люди вы не туда идете, куда вас несет.

— Да. Вообще, с каждой песней связан свой период, и почему-то именно депрессивных много. При этом я живу, как бы сказать, спокойно. Один раз спросили, когда мы вышли на природу, смотри, все такое классное, тебе вот хочется написать песню, когда ты смотришь на эту красоту? Нет, конечно, потому что все же хорошо. Зачем сюда что-то добавлять, тут все идеально. А песни пишут, когда хочется высказаться, когда все не очень, когда без песни уже никак. Поэтому в основном в песнях такие негативные эмоции. В целом, мне нравится больше грустное и милое, чем позитивное.

— Где можно услышать тебя в Уфе?

— Частенько в кофейне, в которой я когда-то работал, очень уютное пространство, с фортепиано. Там и лекции, и концерты проходят, и кино показывают — «Кшиштоф». Еще у нас в институте в Шаляпинском зале я играю в оркестре на ударных. Плюс всякие тайм-кофе, где проводятся квартирники. Еще у нас проходят чаепития с танцами «Самауырлы ритайым», на них я тоже и пою, и танцую.

— Общаешься ли ты с кем-то из коллег по музыке?

— Из своей группы. Мы знакомы с другими артистами, BABY Ti, Алтынай Валитов, Ren Stark, но не поддерживаем тесную связь.

— Ты несколько раз приезжал в Казань выступать в Доме татарской книги. Как тебе этот опыт?

— Это удивительно. Когда я первый раз приехал, то удивился тому, как все было подготовлено. И «Пушкинскую карту» оформили, и плакаты мои распечатали-развесили, набрали людей, дали жилье. А мне надо было просто приехать и выступить. Здесь, чтобы выступить, ты должен все сам сделать, и особо поддержки не будет. В Казани и в музее, и на «Итиле», меня очень классно поддержали. Я во вторую поездку три дня ходил по Казани, как жадный, все впитывал, прям влюбился в Казань, потом приехал в третий раз, теперь вспоминаю это с теплотой, любовью, очень хочется приехать снова.

— У тебя в конце года вышел сингл «Яңғыҙ яңы йыл»/«Одинокий новый год». А что будет дальше?

— Скорее всего, выйдет еще один сингл, и потом я бы хотел поработать именно над блюзовым альбомом. Я, конечно, называю свою музыку «блюз», но она не соответствует именно такому давнему блюзу, старому, прожженному.

— Для этого надо жить на Миссисипи. У тебя на родине такая река есть?

— Да, она с каждым годом все меньше и меньше.