Сергей Саначин: «Я думаю, что Пушкин знал, что Боратынский в Казани»

6 сентября — первая ночь Пушкина в Казани

— Не менее острые споры шли о месте жительства Пушкина в Казани. Правда ли, что вы опровергаете его остановку в гостинице Дворянского собрания?

— Если относительно существования двух дат приезда Александра Сергеевича в Казань у пушкинистов было недоумение, то о месте его жительства здесь всегда была консолидированная уверенность. Но… меняющаяся уверенность.

Да, место остановки его в нашем городе было, пожалуй, любимой темой спора у здешних почитателей поэта. Первоначально их выводы надолго остановились на доме Перцова на углу Рыбнорядской площади (ныне — пл. Габдуллы Тукая) и Малой Проломной улицы (ныне — ул. Профсоюзная).

Профессор математики Александр Васильев в год 100-летнего юбилея поэта в 1899 году даже предложил переименовать в Пушкинскую тогдашнюю Рыбнорядскую улицу, начиная с дома Перцова, «где некогда останавливался Пушкин». (Что и случилось частью в 1899 году и частью в 1996-м).

На это предложение иронично отозвался письмом в газету «Волжский вестник» (1899 год, №44) потомок хозяина дома — петербургский публицист и издатель Петр Перцов:

Милостивый Государь! Господин редактор!

Позвольте посредством этого письма, попытаться опровергнуть одно казанское предание, которое всплывает всякий раз при пушкинских юбилеях. А именно — кто-то, когда-то решил, что Пушкин проездом через Казань останавливался в доме, бывшем отца моего П.П. Перцова, ныне г. Афанасьева, на углу Рыбнорядской и Мало-Проломной улиц, — и это стало общим мнением. Легенда эта основана, очевидно, на знакомстве Пушкина с дядей моим Эрастом Петровичем Перцовым, в то время квартировавшем в этом доме. Между тем в нашей семье, достоверно известно, что Пушкин лишь посещал в бытность свою в Казани Эраста Петровича Перцова (между прочим, обедал у него), но останавливался он не у него, а где именно — неизвестно. Таким образом, бывший наш дом не имеет никаких прав украситься мраморной доской, как об это не раз возникали проекты, — разве только на доске будет изображено: «в сем доме обедал А.С. Пушкин» …

Любопытно, что попытки опровержения со стороны нашей семьи уже бывали раньше, но не приводили ни к каким решительным результатам. Казанцам, очевидно, жаль расстаться с «домом, где жил А.С. Пушкин». В 1887 году возникал проект устройства мраморной доски, и отец мой был официально запрошен по этому поводу. Он ответил, что Пушкин в нашем доме не останавливался, и проект был остановлен…

Впрочем, в конце концов, я убежден, что, несмотря на все опровержения, бывшему нашему дому не избежать мраморной доски. Человеческая психология требует реальных объектов «чествования». Нет дома, «где жил А.С. Пушкин», неизвестен этот дом, — надо его выдумать. Это совершенно безнадежно.

Примите и пр.

П. Перцов.

Однако такого опровержения оказалось мало.

И дальнейшее плодотворное продвижение к истине в 1903 году сделал религиозный философ профессор Евгений Бобров в «битве» тоже с профессорами Николаем Загоскиным и Александром Архангельским. Бобров обнаружил письмо литератора Ивана Второва к сыну-гимназисту в Казань, опубликованное, впрочем, еще в 1875 году в «Русском Вестнике», в котором тот сообщал:

«В Симбирске у губернатора я видел Пушкина. Он сказывал мне, что был в Казани у Фукса и стоял вместе с Боратынским». После этого, особенно в советское время, закрепилась другая версия, что Пушкин и Боратынский вместе стояли в гостинице Дворянского собрания. Очевидно, выражение стоять связывали с постоялыми дворами и, стало быть, с гостиницами. Но раньше — в том числе в произведениях Пушкина и в текстах Второва (!) — слово стоять означало: иметь местопребывание, временно проживать. Вне зависимости от места. И, конечно же, жить в гостинице Боратынскому было бы расточительно, да и не прилично, когда есть отчий дом жены.

Как искали дом Энгельгардта

Тогда Бобров обратился к сыну Боратынского Льву, который подтвердил, что отец «обыкновенно останавливался в доме своего тестя, Льва Николаевича Энгельгардта. Дом это стоял где-то на Грузинской улице…».

Бобров не довел поиски до конца, уехав в Варшаву. Да и не дожил 4 лет до «приговора», вынесенного все тем же Петром Перцовым, но уже в 1937 году: что Пушкин останавливался «у Е.А. Боратынского в доме его тестя Л.Н. Энгельгардта на Грузинской улице».

В 1979 году директор музея Боратынского Вера Загвозкина объявила, что после долгих поисков она в Ленинграде, в документах Пушкинского дома нашла дом Энгельгардта в Казани: он в районе домов № 40—44, между Грузинской церковью и площадью (ныне — пл. Свободы).

Эта версия держалась лет 20, когда в 2000 году уже я, вскрыв ошибку Загвозкиной, нашел действительное место усадьбы Энгельгардта.

Она занимала два соседних дворовых места на той же улице, но… в другом ее конце и на другой стороне. Ими оказались два смежных участка на углу улиц Грузинской и Комиссариатской (ныне — Карла Маркса, 57 и 59 и Муштари).

Почему — два? Архивные документы 1850-х годов фиксируют домовладение №59 без предшествующих переходов (продаж/покупок) от одного владельца к другому, то есть надо полагать, родовое. Но, не исключаю, что в год приезда Пушкина Энгельгардты его еще не купили.

Другие документы фиксируют домовладение №57 помещика В.Н. Бекетова как купленное им в 1845 году у Энгельгардта. А документы за 1828 год показывают эту усадьбу уже тогда, то есть до приезда Пушкина, бывшей в собственности у Энгельгардтов. Надо полагать, что в прошлом, при первоначальной «нарезке» квартала, оба эти домовладения были единым земельным участком, разукрупненным в последствии, — такое происходило и в других местах города, при проведении межевых программ.

Евгений Боратынский по неким хозяйским делам тестя приехал в Казань чуть ранее Пушкина; он был здесь с конца августа по 7 сентября. Боратыноведы сошлись на мнении, что приезжал он по хозяйским делам в свое поместье в Каймарах.

Однако, если доверять данным диссертации историка архитектуры В.В. Егерева, в следующем после приезда Пушкина 1834 году на участке №57 по проекту архитектора П.Г. Пятницкого был выстроен деревянный ампирный дом с мезонином, верандой на колоннах и с двумя флигелями.

Там, где ныне стоит Галерея современного искусства ГМИИ РТ. Другой историк архитектуры Всеволод Остроумов утверждал (не показывая, правда, источника), что это была лишь перестройка уже существовавшего дома.

Вопрос открытый. Но если все это так, то не исключено, что Боратынский приезжал сюда не только по делам в Каймарах, но и по делам будущей перестройки по просьбе тестя.

И тогда вероятность того, что Пушкин жил в старом доме Энгельгардтов, получившем впоследствии известность как «дом Алабова — Бронниковой», весьма большая. В середине 1970-х этот дом был разобран и с переделками собран на дачах СМ ТАССР в Боровом Матюшине.

О генеалогических вирусах

— Но есть же еще дом на углу улиц Габдуллы Тукая и Галиасгара Камала, который увековечен мемориальной доской об остановке именно в нем Александра Сергеевича. Что скажете о нем?

— Скажу, что в истории казанских зданий это застарелый генеалогический вирус. Неистребимый вирус, несмотря на мои многолетние взывания удалить его из реестра ОКН. Этот дом свияжский мещанин Абдульман Казанский построил только во второй половине XIX века. Но стоит он на госохране аж с 1959 года! И не просто стоит. Относительно недавно мемориальная доска на нем была обновлена, видимо, по эстетическим соображениям.

— Может быть еще есть какие «пораженные», как вы говорите, «вирусами» здания, связанные с Пушкиным?

—Да, и не одно. Но в этой части рассказа уместно «разоблачить» лишь Гостиницу дворянского собрания. Так с незапамятных времен именуют большое здание по адресу — ул. Рахматуллина, 6.

С 1976 года оно взято было под охрану как памятник истории и культуры, по-нынешнему— как ОКН. Так вот — этот уникальный дом правильно называть домом потомственного почетного гражданина Казани, крупного девелопера XIX века Соболева. Иван Николаевич придал дому современный вид в 1872 году, надстроив и соединив старинное здание с его флигелями.

Но начало дому (центральной его части) около 1765 года положил директор 11 доменных, молотовых и медеплавильных заводов в северном Башкортостане Иван Петрович Осокин. Это был лучший дом в городе, отчего именно в нем шесть ночей почивала Екатерина II (26 мая — 1 июня 1767 года).

В 1814 году дом был куплен Казанским дворянством, и в нем открылось Благородное собрание для господ дворян, иностранцев и почтенного купечества.

В 1817 году в правом тогда еще отдельно стоящем флигеле дворянство устроило гостиницу. Это ясно подтверждает нам жена декабриста Сергея Волконского Мария. Она остановилась в этой гостинице 31 декабря 1826 года по пути к мужу в Благодатский рудник.

Вот слова в ее «Записках»:

«Я приехала в Казань вечером; был канун Нового года; меня высадили, не знаю почему, в гостинице; дворянское собрание было в том же дворе, залы его были ярко освещены, и я увидела входящие на бал маски… Я заставила прозвонить свои часы, они пробили полночь — мой Новый год, моя встреча Нового года!». Замечу тут, что Пушкин чуть не успел послать с ней свой свободный глас: «Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье…».

Впоследствии все знаменитости, приземлявшиеся в этой гостинице, ночевали в этом флигеле. Окромя Александра Сергеевича.

—А как Пушкин натолкнулся в Казани, да еще ночью, на оказавшегося здесь Боратынского?

—Источники об этом молчат. Я думаю, что Пушкин знал, что Боратынский в Казани! Только что в Москве пять дней он жил у родственников жены, у Гончаровых, в их доме на Большой Никитской улице у церкви «Большое Вознесение».

А в Чернышевском переулке той же улицы у церкви «Малое Вознесение» в одном из обаятельнейших домов Москвы жили… Боратынские и Энгельгардты (ныне — Вознесенский переулок, 6; потом здесь жил выдающийся архитектор Иван Жолтовский, а сейчас тут «Дом моды Валентина Юдашкина»). Пушкин у них неоднократно бывал. Так в прошедшем году он с удивлением писал жене из Москвы: «Кто тебе говорит, что я у Боратынского не бываю? Я и сегодня провожу у него вечер, — и вчера был у него. Мы всякий день видимся».

А посему, я уверен, что Пушкин и в этот раз зашел к единственному в Москве своему знакомому казанцу — генералу-старику Льву Энгельгардту, и там узнал об уехавшем по делам в Казань его зяте. Да и последующие события говорят о том, что Боратынский был первым с кем общался Пушкин в Казани.

Мог он, конечно, переночевать на почтовой станции и только с утра двинуться к Боратынскому. Но успеть застать старого друга в Казани и предстать перед ним ночным сюрпризом, — видится вероятнее.

— Перейдем теперь к приключениям Пушкина в нашем городе. Что он делал в первый день?

(Продолжение следует)