Как Константин Васильев превратил каистов в адептов светомузыки и отошел от абстракционизма

Вместо матраса — проигрыватель

Константин Васильев обычно ассоциируется с искусством, основанным на русских былинах, легендах, эпосах. Но в юности он занимался другим искусством. Пронин познакомился с ним в 18 лет.

— Мы были студентами. Константин — Казанского художественного училища. Я — Казанского авиционного института. У нас не было общежития, нам его не дали, поэтому мы встретились на частной квартире. Это был 1960 год, улица Авиахима, 17, это сейчас где-то в районе Аделя Кутуя. Мы там жили вчетвером — два будущих художника Костя Васильев и Саша Жарский и два будущих инженера.

Пронин вспоминает, что Васильев постоянно заводил дома музыку — Чайковского, Бетховена, Моцарта. Вообще, на новоселье он принес не матрас, а пластинки и проигрыватель. Пронин учился в музыкальной школе, так что спокойно рисовал под сюиты и симфонии чертежи. А потом они услышали Скрябина.

— Я говорю, Костя, что-то тут непонятное, ни одной мелодии я там не слышу, — вспоминает Пронин. — Костя говорит: это еще что, у Скрябина еще там и световая строка. Во время кульминационных моментов этой музыки в зале должен зажигаться свет, яркий, разных цветов, переливаться волнами, а к креслам даже должен быть подведен электрический ток, чтобы люди подпрыгивали.

Пронин вспомнил, что у них в КАИ занимаются электронной музыкой.

— Мы пошли туда и говорим: ребята, бросайте свои многоголосные инструменты, будем делать цветомузыку. Костя Васильев нам сказал, что есть такое чудо.

Каисты пошли в Оперный театр, в консерваторию. Так состоялось знаменитое исполнение поэмы Скрябина «Прометей» в Казани, в 1962-м, впервые в СССР. А Васильев стал инициатором светомузыкального движения в городе, вскоре возник знаменитый НИИ «Прометей».

Как добавляет Кузнецов, в плане музыки на него огромное воздействие оказал преподаватель консерватории Абрам Юсфин, который относился к Васильеву «как к такому питомцу». К примеру, он объяснил ему принципы додекафонной музыки и познакомил с местным «додекафонным зубром» — композитором и философом Лоренсом Блиновым.

Великий перелом

Кузнецов о Васильеве слышал от Пронина — они оба родились в Бугульме и проводили там каникулы в студенчестве. Еще в школе они впечатлились невероятными иллюстрациями из журнала «Польша» и рисовали абстрактную живопись, даже проводя выставки. После Кузнецов переехал с родителями в Зеленодольск. Когда он отдыхал в лагере медработников, Пронин привез туда Васильева. Плотнее они познакомились, когда ездили, как многие студенты, бесплатно на крыше электрички. Кузнецов подарил ему «Дневник писателя» Достоевского из дореволюционных изданий.

— Он с ней уже потом, кажется, не расставался, — отмечает Кузнецов.

В середине шестидесятых у Константина Васильева произошел некий перелом, отмечают его друзья. Если до этого он исследовал современное искусство, то потом стал рисовать в совершенной другой, ныне более известной манере.

— Дойдя до полного абстракционизма, Константин увидел, что дальше пути нет, — объясняет Пронин. — Константин понял, что это тупик. И тогда он на два года вообще прекратил всякое свое творчество.

С 1964 по 1966 год Васильев слушал музыку, пластинки и радио (зарубежные станции в поселке Васильево, где он обитал, «глушили» слабее). Много читал — Достоевского, Лескова, Мельникова-Печерского, Алексея Толстова, Гончарова, Бунина.

— До него дошло, что до него-то была создана великая русская культура — и стоит продолжать эти традиции, — указывает Пронин.

При этом поиски его шли в бешеном темпе, отмечает Кузнецов: художник рисовал картину, а через две недели или месяц закрашивал ее новой, потому что его ориентиры менялись.

Другие любопытные истории, наблюдения о жизни Васильева можно услышать в подкасте.