Что читать: абсурд как константа мироздания, спрятанная в снегу история и Польша, которой нет

Витольд Гомбрович. «Польские воспоминания. Путешествия по Аргентине», «Издательство Ивана Лимбаха» (пер. Ю. Чайников, 528 стр., 16+)

Витольд Гомбрович — писатель конфронтации. Он спорил с традицией, с культурными нормами, с национальными мифами. «Польские воспоминания» — это его попытка разобраться с Польшей — страной, от которой он бежал, но которую никогда не смог оставить. В этих текстах Гомбрович одновременно бережен и беспощаден: описывает Польшу без ностальгии, без пафоса, но и без злости. Он смотрит на нее с высоты аргентинских лет, но взгляд его остается пристальным. Эти тексты были написаны для радио «Свободная Европа» в конце 1950-х — начале 1960-х годов. Они должны были звучать в эфире, и потому Гомбрович не слишком усложняет стиль, но сохраняет свое фирменное остроумие и иронию. В них много автобиографического, но это не исповедь, а скорее разбор: каков был тот мир, из которого он вышел? И почему он ему не подходил?

Для Гомбровича Польша — это театр, сцена, где разыгрываются старые и новые драмы. Он описывает свою семью: экзальтированную мать, конвенционального отца. Он вспоминает школу и своего учителя литературы, который с фанатизмом внушал ученикам поклонение перед национальными поэтами. Польша для Гомбровича — страна норм и ритуалов. Здесь существует четкий кодекс поведения, от которого нельзя отступить. Взросление же стало попыткой вырваться из этого кода. Польша жила памятью о прошлом, но в этом прошлом не было места для самого Гамбровича.

В 1939 году Гомбрович поехал в Аргентину, а затем остался там на долгие годы. «Путешествия по Аргентине» — это тексты, в которых он пытается разобраться, чем эта страна отличается от Польши. Он восхищается открытостью Аргентины, молодостью, свободой. Но и здесь он замечает театральность, наигранность, пристрастие к внешнему блеску. Одна из самых остроумных сцен книги — сравнение писсуаров в Польше и Аргентине. Даже в таких мелочах Гомбрович видит культурные различия. Польша, говорит он, слишком увязла в своей интеллектуальной тяжести, Аргентина же — наоборот, легковесна. Ни там, ни там нет идеального баланса. Отношение Гомбровича к Аргентине — смесь любви и насмешки. Он критикует ее общество за поверхностность, называет аргентинскую литературу скучной. Особенно достается Борхесу. Но в то же время он говорит, что Аргентина дала ему свободу. Здесь он не обязан быть тем, кем его хотела видеть Польша. Здесь он может быть просто собой.

Эти тексты — важный ключ к пониманию Гомбровича. Они показывают, как формировалась его мировоззренческая независимость. Как в нем рождался скептицизм, неприятие авторитетов, нежелание соответствовать. Гомбрович дает читателю возможность взглянуть на мир его глазами — глазами человека, который никогда не был до конца своим ни в Польше, ни в Аргентине. Гомбрович всегда был в пути. И Польша, и Аргентина были для него не домом, а точками на жизненном маршруте. В этом маршруте он оставался собой: язвительным, точным, блестяще ироничным — и бесконечно одиноким.

Эдуард Веркин. «Сорока на виселице», Inspiria (512 стр., 16+)

Фантастика в России — жанр с непростым характером. В нем много воспоминаний о золотом веке советской научной фантастики, много рассуждений о возможном будущем и попыток найти свою неповторимую интонацию. Эдуард Веркин давно зарекомендовал себя как писатель, который не боится экспериментов. Его новый роман «Сорока на виселице» — это очередной шаг за границы привычного, где сюжет рваный, реальность зыбкая, а логика подчиняется не законам причинности, а скорее внутренней интуиции. Здесь нет эпического размаха, космических битв и героев, движимых высоким идеалом. Вместо этого — камерная пьеса о нескольких людях, застрявших между реальностью и ее отражением.

На планете Реген, где располагается Мельбурнский институт Пространства, собирается Большое Жюри — орган, которому предстоит решить судьбу нового, рискованного эксперимента. В этот комитет, как и положено, входят ученые, философы, специалисты. Но судьба любит иронию: в Жюри попадает Ян, человек простой, спасатель, который привык решать конкретные задачи — спасать утопающих, вытаскивать людей из-под завалов. И теперь ему предстоит разобраться в загадочной синхронной физике, дисциплине, изучающей случайные совпадения, иррациональные связи и неочевидные корреляции.

Мир устроен так, что он буквально разрушается и создается заново перед глазами читателя. Причинно-следственные связи размыты, реальность превращается в игру отражений, где самая правдивая ложь — это правда, а самая убедительная правда — обман. Веркин ведет рассказ через призму субъективного восприятия Яна, заставляя нас сомневаться во всем, что он видит и слышит. Ключевые сцены — это не динамичные события, а разговоры (очень много разговоров), в которых реальность перетекает в метафору, а философия — в научный абсурд. Герои обсуждают бессмертных медведей, самоубийство искусственного интеллекта и топологические загадки. В этом потоке смыслов границы истины растворяются.

Название книги отсылает к картине Питера Брейгеля Старшего «Сорока на виселице». Что это — аллюзия, символ, метафора? Одна из возможных трактовок: люди, которые мечтают о будущем, часто оказываются обречены на казнь за свои идеи. И здесь мы снова возвращаемся к разговору о прогрессе. Люди подчинили себе пространство, победили болезни, сделали голод и войны анахронизмом. Но что дальше? Как преодолеть самих себя? Как не утонуть в своих же технологиях? Веркин дает понять, что человечество не изменилось. Мы по-прежнему спорим о морали, боимся неизвестного, продолжаем искать смысл там, где, возможно, его нет. Мы живем в мире, где больше нет рационального объяснения тому, что происходит. Но именно это и делает нас людьми. «Сорока на виселице» — это не роман о космосе и науке. Это роман о нас. О людях, которые бесконечно ищут логику в мире, где логика — лишь иллюзия. О тех, кто не может перестать задавать вопросы, даже если ответы не принесут утешения.

Хан Ган. «Я не прощаюсь», АСТ (пер. Д. Фаттахов, 352 стр., 18+)

Женщина идет по снегу. Ее шаги медленные, тело ослаблено, но ей нужно добраться до одинокого дома на острове Чеджудо. Там, в этом холодном, заснеженном пейзаже, ее ждет нечто большее, чем просто просьба подруги покормить попугая. Ее ждет прошлое, спрятанное под снегом и землей, забытое, а может быть, намеренно стертое из памяти нации. Так начинается роман Хан Ган «Я не прощаюсь» — мощная история о боли, памяти и невозможности примирения.

1948 год. В Южной Корее, на острове Чеджудо, правительство жестоко подавило восстание, подозревая его участников в симпатиях к коммунистам. Более 30 тыс. мирных жителей стали жертвами репрессий. Их тела сбросили в братские могилы, похоронили в лесах, оставили в снегу. Десятилетиями об этом молчали. Десятилетиями матери ждали своих пропавших сыновей, жены — мужей, дети — родителей. И вот теперь, спустя десятилетия, героиня романа Кёнха возвращается на остров, чтобы открыть дверь в эту боль. Кёнха — писательница, пережившая множество личных трагедий. Она чувствует себя как «улитка без раковины, ползущая по лезвию ножа». Ее тело истощено, сознание размыто. Но она принимает просьбу подруги Инсон отправиться на остров. Инсон — бывшая документалистка, а теперь плотник, — случайно отрезала себе два пальца и теперь не может заботиться о своем попугае. Кёнха соглашается.

О Хан Ган читайте здесь.

Однако поездка оказывается не просто бытовым одолжением. Инсон не случайно просит именно Кёнху. В доме, куда отправляется героиня, она обнаружила свидетельства прошлых событий, нашла материалы к давно забытому документальному фильму. И вместе с этим в ее сознании ожили истории тех, кого уже давно нет. Хан Ган строит роман на многослойной памяти. Повествование чередуется между рассказами о современных событиях и страшными свидетельствами 1948 года. Автор использует дневниковые записи, отрывки из сценария, рассказы очевидцев, чтобы создать эффект погружения в забытую трагедию.

Образ снега проходит через весь роман. Он символизирует как забвение, так и попытку укрыть прошлое. Но память нельзя стереть. Она прорывается сквозь десятилетия, заставляя новых свидетелей чувствовать боль, не принадлежащую им самим. Роман балансирует между художественной прозой и документальной хроникой. Здесь нет прямых сцен насилия, но ужас передается через детали, через голоса погибших, которые, кажется, звучат прямо со страниц. Героиня не находит простых ответов, не обретает мира. В финале романа снег продолжает падать, накрывая остров, могилы и воспоминания. «Я не прощаюсь» — это роман-напоминание, роман-боль, роман-память. Он говорит, что забыть невозможно. И даже если снег временно скроет следы, весной они проступят снова.

Екатерина Петрова — литературный обозреватель интернет-газеты «Реальное время», автор телеграм-канала «Булочки с маком».