От Тукая до Камала: как похороны известных татарских литераторов превратились в культурное событие

Прощание, ставшее началом: как похороны Тукая изменили татарские ритуалы

Музеи — своеобразные кладбища памяти. Именно благодаря музейным фондам сегодня можно реконструировать церемонии прощания с татарскими деятелями культуры начала XX века. В Национальном музее Татарстана и в Музее Тукая хранятся артефакты, которые напрямую связаны с этим процессом. Среди них — посмертная маска самого Тукая, а также утерянная маска Шарифа Камала. В фондах сохранились даже записки, которые передавались похоронными комиссиями. Эти записки могли быть бытовыми, казалось бы, незначительными. Например, просьба выдать два куска белой ткани. Но именно из таких деталей складывается понимание того, как организовывались похороны, какие элементы ритуала были важны и какие изменения происходили в традиции.

Ранее татарские похоронные обряды были строго религиозными. Прощание с умершим проходило быстро, скромно, без излишней фиксации. Но в начале XX века ситуация изменилась. В первую очередь это связано с появлением в татарской культуре публичных личностей. До этого, даже если человек был уважаемым богословом или писателем, он оставался в рамках своей общины. Однако с появлением печатных изданий, массовой литературы, музыкальных записей началось формирование новых символических фигур — людей, значимых для общества в целом. Именно поэтому их смерть перестала быть частным событием.

Поэт Габдулла Тукай скончался в апреле 1913 года. В течение нескольких недель татарские газеты следили за его состоянием, публиковали бюллетени о состоянии его здоровья. Когда стало известно о смерти Тукая, это потрясло многих. Уже тогда было понятно, что похороны не смогут пройти в традиционном формате. Народ пришел попрощаться с поэтом. Это была не просто утрата — это был акт общественного признания. Айдар Шайхин подчеркнул: «Тукай — это лицо, которое хорошо продается. Даже после смерти. Его похороны превратились в событие. Были введены новые элементы: траурные ленты, венки». Эти элементы не были характерны для татарского общества. Традиционные мусульманские похороны обходились без таких знаков скорби. Однако в случае Тукая траурные ленты и венки стали способом выразить общественное соболезнование, подчеркнуть его значимость.

Еще одним новшеством стала фотографическая фиксация смерти. Были сделаны посмертные снимки Тукая, а также его фотография в больнице, незадолго до смерти. Эти снимки затем использовали для создания образа страдающего поэта, одинокого и печального. Хотя на оригинальных фотографиях рядом с Тукаем были друзья, позже их заретушировали, оставляя одинокий силуэт поэта. Это важный момент — началась новая традиция создания посмертного образа, символа.

До похорон Тукая мусульманская культура избегала фотографирования умерших. Однако в 1913 году это правило нарушилось. Айдар Шайхин отметил: «В мусульманской культуре не принято фиксировать подобные моменты. Но в случае Тукая появляется новая культура». Это было связано не только с личностью поэта, но и с изменением отношения к памяти. Если раньше похороны были конечной точкой, то теперь они стали началом мемориализации. Начали появляться памятные номера газет, специальные издания, посвященные памяти Тукая. Его образ превращался в символ.

Эта тенденция сохранилась и позже. В 1920-е годы похороны общественных деятелей начали оформляться как масштабные общественные акции, где государство и общество брали на себя право решать, как именно должен быть похоронен человек. Айдар Шайхин сказал об этом так: «Человек уже не владеет собой, им владеет общество, иногда им владеет государство. Поэтому зачастую нарушается воля покойного». Это ярко проявилось в последующих похоронах крупных татарских деятелей, когда их прощание превращалось в политическое и культурное заявление. После смерти Тукая в татарском обществе сложилась новая практика прощания с выдающимися деятелями. Появились следующие элементы:

• фотографическая фиксация момента смерти;
• использование траурных лент и венков;
• массовые похоронные процессии;
• мемориализация через печатные издания.

Галимджан Баруди — муфтий, запечатленный в кадре

В декабре 1921 года Казань прощалась с человеком, которого при жизни называли светочем исламского образования. Галимджан Баруди, муфтий Всероссийского центрального духовного управления мусульман, умер в Москве, но похоронен был в Казани. Само возвращение его тела в родной город стало событием: несмотря на суровую зиму и тяжелейшую ситуацию с голодом, в город привезли гроб с телом духовного лидера. Его похороны отличались от предшествующих. Впервые столь масштабные исламские похороны получили фотофиксацию: сохранилось около 10—15 снимков, которые запечатлели весь процесс прощания. Этот факт уже тогда вызывал споры среди религиозных деятелей. Можно ли снимать похороны? Допустимо ли увековечивать скорбь на пленке?

Кроме фотографий, появились и другие нововведения. Хотя традиционных венков на похоронах не было, использовали траурные ленты с татарскими надписями. Эти элементы, заимствованные из русской и европейской культуры, вызвали горячие обсуждения. Одни утверждали, что новые традиции оскверняют исламские ритуалы. Другие считали, что татарская культура должна адаптироваться к современным реалиям. Особенно примечательно, что Баруди был одним из тех, кто присутствовал на похоронах Тукая. Теперь он сам становился символом трансформации похоронных традиций. Это уже не было частным прощанием — это было событие, в котором участвовало все общество.

Фатих Амирхан: похороны в условиях идеологического конфликта

В 1926 году Казань снова прощается с человеком, который сыграл огромную роль в формировании татарской литературы и прессы. Фатих Амирхан, писатель, журналист, редактор, умер после долгой болезни. Его уход из жизни сопровождался не только скорбью, но и ожесточенными спорами о том, как именно его следует хоронить. Близкий друг и биограф Амирхана, подробно зафиксировал последние дни писателя. Он записал, кто посещал больного, какие врачи приходили, и самое главное — какие дискуссии развернулись после его смерти. Среди 76 посетителей лишь трое были членами коммунистической партии. Это о многом говорит: в 1920-е годы Фатих Амирхан уже не был удобной фигурой для новой власти.

После его смерти возникла дилемма: выполнять ли его завещание или подчинить похороны идеологическим требованиям времени? По словам биографа, Амирхан хотел быть похороненным по-мусульмански. Однако в 1920-х годах даже похоронные ритуалы становились полем битвы между традицией и новой советской идеологией. На заседании комиссии, организованной после смерти Амирхана, приняли неожиданное решение: запретить покупку цветов и лент. Людей призвали направить деньги не на траурные атрибуты, а в фонд, посвященный памяти писателя. Это был беспрецедентный случай — попытка изменить сами традиции прощания, отказаться от уже привычных символов скорби.

Но на этом споры не закончились. Писатель был противником некоторых татарских ритуалов, таких как тахлиль (многократное произнесение молитвы) и милостыня в память об умершем. Он считал, что прощание должно быть простым, «по-людски». Однако его похороны оказались ареной для политической борьбы: для новой власти было важно превратить Амирхана в символ новой эпохи. В те годы уже существовала концепция «красных» похорон, когда видных деятелей провожали в последний путь не только как личностей, но и как часть идеологического нарратива.

Ирония судьбы: писатель, которого пытались «отменить» молодые советские критики при жизни, после смерти оказался нужным государству. Его похороны стали проекцией всех противоречий времени — конфликта старого и нового, традиционного и революционного, религиозного и светского.

Культ смерти: прощание с Хади Такташем

Хади Такташ умирал на глазах у всей страны. Когда в 1931 году советский поэт скончался, его история болезни была опубликована в газете «Кызыл Татарстан». Каждое обследование, каждая пункция — все это стало достоянием публики. Впервые похороны татарского писателя превратились в тщательно организованный спектакль. Похороны Такташа стали событием государственного масштаба. Как и в случае с Фатихом Амирханом, пришлось привлекать милицию, чтобы сдерживать толпу. Конные патрули расчищали дорогу траурной процессии.

Но самым знаковым новшеством стала кинофиксация. Похороны записали на кинопленку, и на годовщину смерти, в 1932 году, эти кадры демонстрировали публике. Хотя сами пленки, скорее всего, не сохранились, их показ в тот год стал важным шагом в формировании новой советской культуры памяти. Центральное прощание с поэтом прошло в Доме татарской культуры на улице Островского (нынешний Театр юного зрителя). Этот дом был символичен: при жизни Такташ часто выступал здесь, участвовал в мероприятиях. В зале стоял почетный караул — элемент, который с этих похорон закрепился в советских татарских ритуалах прощания.

Но даже в организованном спектакле случались человеческие драмы. Так, Адель Кутуй, один из самых близких друзей Такташа, не смог подойти к его телу. До этого они договорились: кто уйдет первым, другой кинет в могилу первый комок земли. Но Кутую запретили приближаться. Якобы Такташ отрекся от него после обвинений Кутуя в контрреволюционной деятельности. Утверждали, что даже на смертном одре поэт не захотел видеть друга. Возможно, это было правдой, возможно — частью новой идеологической мифологии.

Еще одно новшество — место погребения. Если Тукай и Амирхан упокоились на Ново-Татарском кладбище, то Такташа похоронили на новом Мемориальном кладбище в парке Горького. Это стало продолжением советской политики: важные личности должны быть похоронены в местах, доступных для массового посещения. Спустя десятилетия предлагали перезахоронить писателя на Ново-Татарском кладбище, но решение так и не приняли. Смерть поэта закрепила традицию: обязательная фото— и видеофиксация, почетный караул, публичное прощание в знаковом месте, несколько дней прощания перед захоронением. Эти элементы дожили и до XXI века.

Шариф Камал: похороны в разгар войны

Прошло 11 лет, и очередной знаковый татарский писатель уходил в последний путь. В декабре 1942 года умер Шариф Камал. Это был тяжелый военный год, но даже тогда традиция «красных» похорон не прерывалась. В Казани не было ресурсов на масштабные церемонии, но основные элементы ритуала сохранились. Как и у Такташа, у гроба стоял почетный караул. Камала хоронили в декабре, в условиях военного времени, но прощание организовали со всеми возможными почестями. Писателю даже хотели посвятить траурный марш. Салих Сайдашев работал над ним, но в итоге марш так и не появился. В истории татарской музыки остался только один настоящий траурный марш — написанный в 1927 году к похоронам актера Нури Сакаева.

Похороны Камала еще раз подтвердили: татарская культура памяти становится все более материальной. Если раньше память о писателях существовала в текстах и рассказах, теперь их смерть закреплялась в визуальных и вещественных артефактах. Был создан музей Шарифа Камала, и туда должны были передать его посмертную маску. Но она не сохранилась — то ли по просьбе родственников ее убрали, то ли была утрачена, как это часто случалось в советские годы.

Еще одним свидетельством стало творчество художника Байназара Альменова. Он сделал зарисовку Камала сразу после смерти. Впоследствии этот рисунок лег в основу официального портрета писателя. В Казани закрепился еще один важный элемент мемориальной культуры — музеефикация. В 1944 году, через два года после похорон, в Казани появился Дом-музей Шарифа Камала. Это стало новым шагом: теперь память о татарских писателях сохраняли не только в монументах, но и в музейных экспозициях.

Есть в истории Камала еще одна деталь, которая подчеркивает, как советские ритуалы смерти пытались создать четкий порядок. В его доме остановили часы в момент смерти. Сегодня в Музее Камала они показывают 15:30. Но есть сведения, что писатель умер в 17:20. Этот разрыв стал поводом для дискуссий.

От торжественных процессий до создания мифов

Когда в апреле 1913 года Казань провожала Тукая в последний путь, в процессии участвовали тысячи людей, были опубликованы подробные репортажи, а сам обряд приобрел нечто большее, чем личное прощание с поэтом. Это стало общественным актом, символом признания. Двадцать лет спустя, в 1930-х, похороны татарских писателей и артистов уже напоминали ритуализированные события с тщательно выстроенной структурой. «Было важно это показать, в том числе и последние дни этих героев», — отметил Айдар Шайхин. На страницах газет появлялись не только подробные описания церемоний, но и фотографии умерших. Сегодня такая практика кажется странной, но тогда она соответствовала духу времени. Советская эпоха формировала новые культы, и литераторы, деятели искусства оказывались в их центре.

Прощание с Такташем в 1931 году стало очередной вехой. «В журналах печатали фотографии его умершего», — сказал Шайхин. Для современного взгляда это шокирующе, но тогда таким образом создавался образ героя, пережившего себя. Это была часть большой работы по формированию новой культуры памяти, где смерть не только фиксировалась, но и становилась инструментом трансляции ценностей. В те годы массовые похороны становились способом «канонизации» личности.

Постепенно к этому добавились новые элементы. В некрологах начали фиксировать не только биографию, но и болезни, обстоятельства ухода. Процессия становилась местом публичных речей, чтения прощальных стихов, исполнения траурных маршей. «Татары добавили музыкальное прощание», — подчеркнул исследователь. Это был важный штрих: последнее напоминание о творческом вкладе человека.

Спустя сто лет эта практика публичных похорон не исчезла. В XXI веке люди собираются на похоронах известных деятелей культуры, чтобы проводить их в последний путь. Это не просто прощание, это акт коллективного участия в историческом процессе. «Мы создаем новые мифы», — сказал Шайхин. Музеи сохраняют экспонаты, связанные с жизнью и смертью писателей, экскурсии по кладбищам становятся частью образовательных программ. А музейщики все это сохраняют и интерпретируют уже для следующих поколений, создавая новые мифы.

Екатерина Петрова — литературный обозреватель интернет-газеты «Реальное время», автор телеграм-канала «Булочки с маком».