«Жаржевский — это бренд»: Казань простилась с «дедушкой» краеведения
Химик по образованию, он задал эталон работы для историков
Прощание с известным краеведом, публицистом, блогером, экспертом и автором «Реального времени» Львом Жаржевским проходило на Арском кладбище, возле церкви Ярославских Чудотворцев. Проводить его в последний путь пришли не только друзья, коллеги, но и поклонники его творчества. Лев Моисеевич активно общался в соцсетях, переписывался с людьми, живущими в других городах и за границей. Из-за его внезапной смерти от коронавируса не все смогли приехать проститься.
Един во многих лицах
Многие присутствующие признавались, что до сих пор хранят пожелтевшие газетные вырезки с остроумными, ехидными заметками, подписанными многочисленными псевдонимами Льва Жаржевского — Абдулла Араков, Генрих Клепацкий, Ида Шнеерсон, Дикобр Бобровский. В своих едких текстах он проходился по несуразностям политических решений и спорным публичным высказываниям общественных деятелей, благоглупостям властей и отдельных личностей. Доставалось от Льва Моисеевича и журналистам за их ошибки и незнание «матчасти» — попасть в его колонку было равносильно приговору о профнепригодности. Химик по образованию, он был прекрасным стилистом и рассказчиком, обладал обширными знаниями во многих областях, тонко чувствовал слово и обладал незаурядным чувством юмора.
После отпевания пришедшие вспоминали о нем, без микрофона, просто сменяя друг друга. Многие держали в руках его книги. Несмотря на то, что он много писал и отличался недюжинной работоспособностью, в свет вышли всего две — «О казанской старине и не только» и «Романтика старых расписаний». Материалы, собранные им для третьей книги, пропали из-за сбоя компьютера. Замруководителя агентства РТ по печати и массовым коммуникациям «Татмедиа» Эдуард Хайруллин, который был дружен с краеведом и находился рядом с ним в последние дни, рассказал, что в маленькой однокомнатной квартирке Жаржевского остался богатый архив и множество дисков с уже оцифрованными материалами, которые планируется разместить в открытом доступе, чтобы каждый мог их прочитать и использовать в работе. Также будет переиздана его первая книга — о казанской старине, которую уже разобрали читатели. Вероятно, наберется материал и на новую книгу, которую можно будет дополнить воспоминаниями о Жаржевском.
Хайруллин отметил, что 4 октября, когда Льву Моисеевичу стало плохо, он зашел в открытую квартиру, поднял Жаржевского, и первое, что тот попросил сделать, — усадить его у компьютера, потому что он кому-то должен был отправить письмо по электронной почте.
— Для меня было поразительно, насколько человек всегда больше думает о других, чем о себе. Тонкое ощущение жизни, слова, ироничность, знание про то, какая самая лучшая колбаса или чай, как правильно относиться к женщинам и как нужно дружить, — вы все это знаете про Льва Моисеевича, — обратился Хайруллин к собравшимся.
Он знал толк во вкусной еде и любил угощать
Краевед Алексей Клочков вспомнил, что «великолепные публикации» Жаржевского появились в 1980-е годы.
— В те годы это было как глоток свежего воздуха. Это сейчас краеведом легко стать, нажав пару клавиш на компьютере. А тогда надо было перелопатить тонны литературы… Он был ершистый человек, со своими принципами, подчас у нас с ним были и политические разногласия. Но тем не менее он человек цельный, светлый, верный своим идеалам и абсолютно бескорыстный и искренний. Он легко делился материалами, даже разрешая не упоминать его фамилии. Но я, конечно, всегда на него ссылался, — поделился Клочков.
Известный казанский архитектор Сергей Саначин долго подбирал слова. Он признался, что смерть Льва Моисеевича повергла его в состояние «досады, тоски и страха», потому что из плеяды «ищеек местной истории, «прихожан» клуба «Дом архитекторов» середины 80-х годов» остался он один — ушли Алексей Григорьев, Борис Ерунов, Георгий Фролов, Фарида Забирова, а сейчас и Лев Жаржевский. Саначин отметил, что книга «О казанской старине и не только» — это своеобразная биография Льва Моисеевича, в которой отражены все периоды его жизни.
— Он же из Петербурга. И когда он появился в Доме архитекторов, он был такой… снобоватый. Потом это начисто прошло. Человек, столько сделавший, столько всего знавший, многих научивший, сам был очень скромным.
Саначин вспомнил, что «дедушка», как сам себя называл в последние годы Жаржевский, не любил ходить в гости, но очень радушно принимал у себя, в квартире на улице Халева. Так родились «Халевские заметки», которые делал Саначин. Жаржевский был гурманом, любил покупать дорогие деликатесы и угощать ими друзей и знакомых. Об утонченном хлебосольстве Льва Моисеевича вспоминал и его коллега по Институту органической и физической химии Александр Смоленцев. На дни своего рождения Жаржевский приносил редкие продукты, предупреждая, что угостит тем, что «мы никогда не ели». Как он умудрялся находить их на пустых магазинных полках в голодные 90-е — загадка!
— Он вроде был тихим таким. Но ведь он отважный мужик-то. Он был военным химиком, в «Живом журнале» он называл себя РДП-4В. Это ранцевый дегазационный прибор. Он много занимался химзащитой, а потом его заставили заниматься разминированием. Он был мужественный человек, — вспоминал Саначин.
«Казанское краеведение осиротело»
Религиовед, политолог и историк Раис Сулейманов отметил, что он, как и многие, знал Жаржевского задолго до личного знакомства — по его многочисленным публикациям:
— У него было очень важное качество — дотошность. Если нужно было уточнить какой-то малоизвестный факт, можно было обратиться к Льву Моисеевичу, и он абсолютно бескорыстно помогал, рылся в своих бумагах и обязательно что-то находил. Казанское краеведение осиротело сегодня: не будучи историком по образованию, Лев Моисеевич был гораздо более профессиональным, чем многие дипломированные историки. И за это его ценили. Для казанского краеведения он останется примером, как надо работать — точно, докапываясь до сути.
Краевед, экскурсовод, ведущий Айдар Садыков заявил, что Казань потеряла не только знатока истории, но и полиглота, яркую личность, настоящего интеллигента:
— Жаржевский — это глыба, это бренд. Когда мы пишем какую-либо статью, то сто раз все перепроверим, включаем внутреннего цензора, чтобы, не дай Бог, Лев Моисеевич не нашел бы там ошибки и не сыронизировал по этому поводу. Я думаю, что его имя станет таким же нарицательным, как Загоскин, Пинегин, Худяков, Фролов. Мы счастливые люди, потому что мы соприкоснулись с таким человеком. Его любили все. Это был добрый, умный, мудрый человек.
А издатель Михаил Павлов, знакомый с покойным четверть века, добавил такой штрих — Жаржевский очень трепетно относился к животным. Из своей скромной пенсии он ежемесячно отчислял деньги на содержание приюта для бездомных кошек. Дома у него остались два кота.
Провожали Льва Жаржевского, как артиста, аплодисментами. Похоронили его на кладбище в Дербышках. Ему было 76 лет.
