Любовь за гранью разумного
На Нуриевском фестивале показали «Жизель»
Чем больше узнаешь классический репертуар (за исключением комического), тем больше создается ощущение, что любовь — это не дар небес, а скорее наказание с неизменным трагическим финальным атрибутом. И если рассматривать сюжеты классических постановок в ракурсе гендерного равноправия — и тут явный перекос, причем не в пользу женщин. В большинстве случаев жертвой становится именно главный женский персонаж. Об этом сегодняшний фестивальный дневник.
Любовь зла…
Вот и балет «Жизель» может стать просто хрестоматийным пособием для молодых особ, которые мечтают о большой и чистой любви и которые пребывают в блаженных мыслях, что их должны любить «просто так» — за миленькое личико, за потупленный взор, за открытую миру доверчивую душу, за неопытность, граничащую с невежеством. Весь сюжет балета построен вокруг трагической любви титульной героини — деревенской простушки, полюбившей графа Альберта — жениха красавицы-аристократки. Правда, граф обманул красивую поселянку, переодевшись в одежду простого крестьянина. Жизель строит планы относительно свадебных колоколов, не слушая доводы влюбленного в нее лесничего, утверждающего, что ее возлюбленный не тот, за кого он себя выдает. Позднее прозрение — и, как результат, безумие, а затем и смерть главной героини в финале первого акта.
Вторая часть балета — фантастическая. После смерти Жизель становится вилисой, присоединяясь к душам обманутых девушек, умерших от несчастной любви. Совесть мучает и лесничего, и графа. Пробираясь ночью к могиле Жизели, лесничий погибает, окруженный хороводом коварных вилис. Только любовь Жизели спасает графа от верной гибели. И все это — на фоне по-французски изящной музыки А. Адана, под которую даже страдать и умирать приятно. Что ни номер — балетный шлягер.
До кома в горле
И вновь на Нуриевском фестивале трогательно плакала Жизель в исполнении очаровательной англичанки Лауретты Саммерскейл, оплакивая свою наивность, веру в любовь графа Альберта в исполнении ее партнера по баварской сцене — кубинского исполнителя Алехандро Виреллеса.
Саммерскейл оставила по итогам двух вечеров фестиваля очень благоприятное впечатление, создавая такие разные образы — от восточной проказницы Гюльнары до изящной французской поселянки. В первом акте Саммерскейл — скромная и нежная красавица с по-детски широко распахнутыми глазами — легко порхала в знаменитой юбочке Жизели (с двумя полосками по низу подола и в очаровательном крестьянском передничке), трогательно гадала по цветку на любимого и в то же время чисто по-женски восхищалась роскошью одеяния знатной дамы, потершись украдкой щекой о ее парчовый шлейф. И была удивительная хрупкость, бесплотность во втором акте: в бисерных pas de bourree, эфемерно-полетной в стремительном grand pas de chat по диагонали (словно порыв ветра), sissonne и entrechat.
Обычно уровень артистического мастерства балерины в балете «Жизель» принято оценивать по образной трансформации двух разноплановых актов — от очаровательной деревенской простушки (ею очаровывается не только Альберт, но, невольно, и его невеста) до изысканно-утонченного духа. Автор этих строк всегда оценивает артистизм балерины исключительно по исполнению ею сцены безумия Жизели. Именно в последние минуты первого акта в каждой балерине, исполняющей Жизель, «включается» драматическая актриса, каждый жест которой вносит дополнительную смысловую нагрузку. Саммерскейл выбрала вариант «тихого помешательства» и трогательный, беззащитный образ ее сломленной героини — бессознательно механически повторяющей все предыдущие движения, тремоло рук, когда она, словно защищаясь от потрясения, пытается обнять себя, что пробирало до ощущения «комка в горле». И всего лишь краткий мятежный порыв, когда обезумевшая от горя Жизель- Саммерскейл металась по сцене, расчерчивая шпагой магическую границу (ведомую только ее героине черту), окончательно замкнул контур смерти. Мир вечного покоя, где нет ни боли, ни обмана.
«Женский» балет
«Жизель» — из разряда женских балетов, и ее исполнительница — это своего рода интерпретатор всего спектакля — его стиля, «тональности». В партии Альберта мало танцевальных номеров, но нужно сей факт компенсировать весьма драматически убедительным изображением любви либо простого флирта (у каждого исполнителя — своя трактовка) к героине и пережить после ее безумия и смерти катарсис во втором акте.
Особого духовного преображения героя в исполнении А. Виреллеса замечено не было, а только продолжение трогательной love story (истории любви), рассказанной в первом акте. Словно исполнитель пытался сохранить хрупкую эстетику классического балета. Общее благоприятное впечатление от выступления Виреллеса несколько нивелировала невнятная последняя прыжковая вариация, что публика так и не поняла, какую комбинацию прыжком хотел представить исполнитель.
Солистка «Стасика» Наталия Клейменова в небольшой, но очень коварной партии холодной и непреклонной повелительницы вилис Мирты оставила весьма благоприятное впечатление (пусть и в виде духов, но женская месть, видимо, понятие трансцендентальное, раз даже после смерти последние вынашивают планы возмездия мужчинам). Опытный солист татарского театра Артем Белов в партии ревнивого, отвергнутого, а потом и вовсе убиенного лесничего Ганса в плане артистизма выглядел вполне достойным соперником графа.
В «земном» акте отметим «крестьянское» pas de deux в исполнении Маны Кувабары и Вагнера Карвальо, а также замечательный, поистине волшебный женский кордебалет театра с сольными выходами Екатерины Набатовой и Юлии Поздняковой во втором акте. Все же как прекрасны балерины в белых «невесомых» пачках вилис, витающие в «плывущих» арабесках! В кругу такого изящного хоровода красавиц, думается, многим сидящим в зрительном зале мужчинам и умереть было бы приятно.
Гармоничность и цельность спектакля без видимых прерванных паузой ожиданий (что свойственно всем музыкально-сценическим произведениям с номерной структурой) обеспечиваются работой оркестра театра. На сей раз оркестр под руководством Нуржана Байбусинова в плане темповой характеристики оставил несколько неоднозначное впечатление. Автор этих строк не присутствовала на репетиции спектакля и не может в точности утверждать, было ли это пожелание артистов (порой балетные исполнители сами просят «попридержать» в тех или иных сценах темп) или собственное видение казахского маэстро партитуры А. Адана.
Впрочем, весь спектакль «Жизель» всегда оставляет ощущение настоящего чуда, пусть и с печальным финалом. Последняя сцена влюбленных, наполненная такой нежной и хрупкой красотой — выразительные две протянутые навстречу друг другу руки, последнее «прости-прощай», прежде чем Жизель навсегда покинет мир людей, просто завораживала, напоминая зрителю, что искренняя любовь способна защитить и помочь духовному перерождению каждого из нас.
